— Нет, — сказал он. — Твое сведение есть историческая неточность. Нунисцы, конечно, поделились с нами припасами. На Пасху они преодолели снег и принесли немного муки и меда. Но это не значило, что они отдали нам все свои запасы, как мы их отдали царю Вахтангу!
Я выпил и подавился — столь недвусмысленно стал требовать у меня грушу Магаро. Я подавился — и кому-нибудь могло показаться, что я сдался. На самом же деле, даже подавившись, я ни на длину мизинца не отступил от груши нашей трехсотлетней, помнящей не только Сурамский невольничий рынок, что сейчас особого значения не имело, и помнящей не только дедушку Таро, что уже могло иметь значение, правда, только для меня. Я решил защищать грушу нашу до последнего вздоха, до полной победы или моей смерти потому, что она в своей молодости любила того самого Датуну, который унес с собой в огонь семерых османов и тем спас Чрдили! Вот почему я решился защищать грушу от беспочвенных притязаний Магаро, может быть, даже попирая закон гостеприимства.
Я посмотрел на кур, обосновавшихся во дворе так, будто смерть моя уже пришла и двор остался бесхозным или перешел к их хозяину. «Нет, — сказал я. — Буду отстреливаться, пока хватит боезапаса. А потом привяжу себя к груше. Станут ее рубить — перерубят и меня. Так вместе мы уйдем невозвратной дорогой, на которой лишь одно расстояние и в одну сторону!»
— Так что скажешь? — победоносно, как он стал считать, спросил Магаро.
— Думаю, следует еще налить кувшин! — лучезарно улыбнулся я с умыслом ввести Магаpo улыбкой в заблуждение, то есть как бы продолжил дипломатию, и в то же время чувствуя свою твердую решимость погибнуть вместе с грушей и оттого радуясь каждому оставшемуся мне мигу.
Я пошел на кухню, взял воронку, налил из большого кувшина в тот, который принес, оглянулся по сторонам, вдохнул горячий запах ссохшихся платановых досок кухни, смешанный с запахом сухой фасоли, лука, пряностей и квашенной капусты. Выходя, я взял с собой немного сыра и баночку португальских сардин «Пескадор», купленную вчера.
— Вот, уважаемый Магаро! — поставил я принесенное на стол, продолжая лучезарно улыбаться и тем самым как бы продолжая путем дипломатии вводить его в заблуждение, одновременно радуясь каждому оставшемуся мне мигу.
Магаро посмотрел на принесенное. И вдруг я увидел в нем преображение. Он даже шевельнулся. Но в глазах его, до того мрачных и таящих только стремление срубить грушу, я увидел какую-то странную усмешку, значения которой сразу разгадать не смог. Я ее не разгадал, но мысленно сказал:
— В несчастный день ты задумал свое дело, Магаро!
Из нового кувшина мы выпили по два стакана, ничем не закусили. Потом молча посмотрели друг другу в глаза. Потом Магаро посмотрел на ту часть дороги, которая была видна с его места и которая вела на верхние покосы и в какой-то степени через хребет вела в Нуниси. Потом он встал, одернул белый свой китель и сказал:
— Иной раз некоторым людям очень трудно свернуть с дороги, если даже на ней обратно — два расстояния!
Так сказал он и с усмешкой посмотрел на меня. Я выдержал. Более того, я еще раз лучезарно улыбнулся — теперь-то уж только радуясь каждому оставшемуся мне мигу.
— Да. И такое бывает в жизни! — сказал я, будто не понимая значения его слов.
Магаро сошел во двор и через калитку вышел на улицу. А я вошел в дом и стал вытирать масло с ружья. Когда я стал набивать патронташ, услышал от калитки Жору.
— Э, где ты! — закричал он.
— Если соглядатай, не подходи! — предупредил я, потому что в моей ситуации мне приходилось ждать подвоха отовсюду.
— Ну хоть дай поглядеть на это! Все-таки мы были с тобой одно время заодно! — попросил Жора.
— Да. Но ты соблазнился собственностью ввиде своих же буйволов! — напомнил я то время, когда мы с ним заключили союз и ушли в горы с целью осмысления и изменения мира, а нас оттуда решили выманить угрозой ликвидации груши нашей трехсотлетней и бесплодной, во избежании чего я безлунной ночью спустился в деревню и прикрепил в качестве плодов на грушу все, что мне в темноте попалось под руку, в том числе и его двух буйволов вместе с арбой.
— Ну хоть дай горло смочить! — попросил Жора. В этом я ему отказать не мог. Мы сели за стол.
— Эх! — сказал он после третьего стакана. — Эх! Все так оно и есть!
— Что? — спросил я.
— Прямо скажу! Никто не мог предусмотреть такого! — сказал Жора, и из его рассказа вышло следующее.
Оказывается, после моего посещения магазина туда по своим делам прикатил заведующий. Утрясая свои дела, он наткнулся на распечатанную коробку португальских сардин «Пескадор» и в недоумении заглянул в нее. В еще большем недоумении, если не сказать — в тревоге, он показал ее продавцу.