Поднимаю голову. Смотрим друг другу в глаза, вижу, как отцовские глаза светлеют, напоминая мне безоблачное утреннее небо над заливом.
Чужой по крови, но на самом деле самый родной из всех. Вот кто я без него? Чего бы добился без него??? Я не знаю, каким бы был рядом с родным отцом, но сейчас понимаю, что и не хочу знать. У меня один отец. У меня с ним одна фамилия.
-Я люблю тебя, папа! – обнимаю его, чувствуя, как он крепкого меня сжал, прижался щекой к щеке. Потом резко отпихивает меня от себя, одну руку прячет в карман брюк, второй потирает переносицу. Я улыбаюсь, его частое моргание не смахивает влагу в глазах.
-Кажется, ты слегка задерживаешься! – строго выговаривает мне отец, хмуря брови. Мне хочется его еще раз обнять, но он предупредительно отступает назад, словно почувствовал мое желание.
Взглянув на него еще раз, вышел из кабинета, а потом побежал. Меня ждала Сафина и нужно было ее привезти домой.
8 глава
-Аман! – меня осторожно трогают за плечо. Сонно приоткрываю глаза. Сафина встревоженно смотрит на меня.
-Кажется, у меня схватки! – она смущается, а я еще не догнал смысл сказанного. Моргаю, а потом резко подскакиваю.
-Кажется или действительно? – в панике переспрашиваю. Она неопределенно пожимает плечами, а я не понимаю, что мне делать. Во-первых, дома никого не было. Так получилось, что все уехали навещать родственников, то есть братья поехали отдавать дань уважения родителям жен, Анна с Мигелем и детьми улетели в Америку в поисках новогоднего настроения. Папа, как всегда, был в командировке. Благодаря ему, братья сейчас были в отпуске, а он держал сотрудников компании в строгости. Было известно, что коллектив любил, когда отец находился на расстоянии управления, многие со страхом ждали время заслуженного отдыха Али и Азамата, ибо старший Каюм строил всех, не зависимо от того, какая у тебя должность. Все равно выше его никого не было.
-Я не уверена, но живот тянет! – подала голос моя жена. Я присаживаюсь возле нее, обнимаю за плечи и целую в висок. Сафина доверчиво прижимается ко мне.
Когда я прилетел в Ливан, Сафина ждала меня в отеле в статусе официальной жены. Как папе удалось провернуть регистрацию брака без нашего присутствия, подписей и заявлений – не спрашивал. В ту же ночь надел девушке на безымянный палец обручальное кольцо, у нее тоже было кольцо из белого золота для меня. Папа даже такую мелочь предусмотрел.
Мы тогда проговорили до рассвета. Она рассказала, как родной отец фактически продал ее за долги, как над нею надругались, потом вышвырнули с позором. Потом она узнала о беременности и не представляла, что делать. Аборт было делать поздно, да и не могла она пойти на такой грех. Тревожилась обо мне, переживала, почему я молчал, почему ее не нашел. Мне пришлось ей рассказать о том, как я сбежал из дома, как перед этим поругался со своим отцом, попал в плен, где провел полгода без надежды вернуться домой. Сафина, слушая мой рассказ, плакала. Плакал и я, потому что было сложно вновь пережить прошлый ужас, вытащить из своей памяти те воспоминания, остаться равнодушным.
Как ни странно, она моего отца не осудила, даже поняла и поддержала его позицию в плане безопасности семьи. Мужчина защитник, а значит обязан защищать своих близких, каким способом и методом – это уже не первый вопрос.
Когда мы вернулись в Дубай, переступили порог дома, нас ждали. Братья и сестры были удивлены, но рады, что моя личная жизнь сложилась. Они только могли догадываться, каким тернистым был мой путь к тому моменту, когда я сжимал любимые пальчики своей жены.
Свадьбы не было вообще. Даже праздничного ужина. Мы отказались, прикрывшись беременностью Сафины. На самом деле нам просто не хотелось привлекать внимания посторонних людей. Так что согласились только на скромное торжество в кругу самых близких.
Мы ждали мальчика. Иногда я смотрел на уже внушительный живот Сафины и сомневался в своей способности полюбить чужого ребенка. Я любил Сафину, готов был пожертвовать своей жизнью ради нее, но вот ребенок не вызывал во мне восторга. Эти чувства прятал, старался не тревожить жену, но она чувствовала мою отстраненность, когда речь заходила о малыше. И мудро молчала, не давила, не требовала от меня моментального принятия и безумной любви к неродному сыну. Вслух я называл его своим сыном, но душа не была со мною согласна.
Я все чаще стал всматриваться в отца. Пытался понять, как он смог смириться с тем, что в его семье будет чужой ребенок, ребенок от греха матери. Если в плане Сафины беременность наступила после унизительной близости, то моя мама сознательно изменяла отцу. Зная его вспыльчивый характер, его непримиримость, мстительность, догадки о том, что мать погибла далеко не от аварии все сильнее, крепли во мне. И я его не осуждал, ведь он мог с позором ее выгнать из дома, навсегда лишить уважения в глазах родственников, близких, друзей и соседей. Это почти как умереть живой. Родная семья назад не примет, а люди будут осуждающе коситься и разные гадости в спину говорить.