- Спокойно, дядя. Фининспектор пришел, - сказал Грибоедов совершенно другим тоном, твердым и немного насмешливым.
- Финансовый? - тупо спросил я, подергивая цепочку. Впрочем, я уже предвидел ответ.
- Финальный, - сказал лже-Грибоедов. - Бога прогневишь - смерти не даст, как говорит народная мудрость. А еще она говорит: на Бога надейся, а сам не плошай. Мы с тобой тоже не станем плошать. Пока это Господь нас приберет... А при нынешнем разгуле депо Ему и вовсе затруднительно будет.
- Так ты с ним заодно? С этим... - спросил я, сам сознавая, что говорю очевидную глупость. Джус, конечно, в этой истории совсем ни при чем.
- Еще чего. Я в одиночку работаю, - сказал Грибоедов-Каспар.
Будь у меня хотя бы полчаса времени, а в руке что-нибудь увесистое, я бы выломал арматуру из хлипкой стены. Я бы за полчаса весь вагончик разнес на кусочки. Однако ни времени, ни железяки этот бывший Грибоедов мне подсовывать не собирался. Он открыл шкаф и вынул оттуда полупрозрачную пластиковую канистру, под горлышко заполненную содержимым. Двадцать литров, вполне достаточно, чтобы спалить и меня, и вагончик, если это бензин.
- Да, но как тебе тело так быстро спроворили?
- Дурачок, - сказал оборотень. - Да ты присмотрись, это ж статус-стандарт. Такие подсовывают интеллигенции. У тебя стандарт полицейского, уж извини. Я-то о теле заранее позаботился. Чтоб ты меня за Грибоедова принял. Сам Грибоедов давно выписался.
Собственно, большого сходства не требовалось. Предыдущего Грибоедова я почти не знал. Достаточно было приблизительного соответствия протопортрету работы Крамского.
- А очки?
- Да что очки. - На секунду его интеллигентский профиль замер на фоне окна. За окном мне почудилось какое-то движенье. Впрочем, в этой моей последней жизни мне постоянно что-нибудь чудилось. - Можешь сам нацепить любые. Вот нога - это существенно. Хотя могли быть и более трагические изъяны.
- Выходит ты знал, что у тебя с той ходкой ничего не получится? Заранее подготовился ко второй?
- Почему не получится? Кое-что получилось. Ты теперь очень другой. А следующая ходка тебя еще глубже опустит. И не думай, что я на этом остановлюсь. Будет еще и еще, если понадобится. Нас воскресят, возможно, накажут, но рано или поздно я снова тебя найду, чтобы опустить в самое беспросветное лузерство.
Сбросив личину, он внутренне преобразился. Стал энергичен, весел, агрессивен, зол. Словно и не был в аду, и явно находил удовольствие в своем положении. У меня даже мелькнула мысль: уж не за счет ли моего лузерства он так воспарил? Впрочем, это соображение возникло значительно позже.
- Зачем ты со мной так? - спросил я. И уточнил. - С нами.
- Так надо. Для твоего блага. Для нашего, - в свою очередь уточнил он. - Ты даже не представляешь, насколько мы друг с другом повязаны. Если б ты знал истину, брат, и если б ты ее принял так же, как я, без выпендрежа и сомнений, то... Всё склонилось бы пред нами. И Европа, и Азия. И черножопая Африка с Кейптауном на конце. - Он нагнулся над канистрой, свинтил крышку. В канистре оказался и вправду бензин. - Все со временем объясню. Вот только сойдемся поближе. Возможно, после этой ходки скажу. Или прямо там, если не забуду. Ты мне напомни - тебе ж интересно, не мне.
- Душегуб! - машинально сказал я, в тот же миг осознав, насколько это слово оказалось уместно.
- Надо же, сколько сказано за один вяк. Думаешь, ты лузер? Нет. Ты только предисловье к нему. Легкая степень понурости и ничего больше. Маленький маньякально-депрессивный психозик. Ребеночек-то... Я тебе матерого подсажу... Ты еще не знаешь, что значит быть лузером. Вот Стальной знал. А что мы сделали со Стальным Очком? Я бы давно мог нас с тобой укокошить. Но нам нужна обстановочка, постановочные обстоятельства. Самолёт - это то, что надо. Но разве заманишь тебя теперь в самолёт? Спросишь меня, что дальше? На госслужбу тебя уже не возьмут такого унылого. От уныния до порока один шаг, а там порочные не нужны. Меня, похоже, тоже разжалуют, учитывая хулиганство, которое я сейчас сотворю. Квалифицируют как убийство на почве неприязни. Погибнуть для общества, чтобы возродиться в себе самом. Станем равны богам, братья олимпийские наши, - бормотал он. Чиркнул зажигалку, проверив ее исправность. - Нуте-с, начнем кончину... Знаешь, не люблю эту букву. И это слово, что начинается на букву П и кончается так внезапно. - Говоря так, он нацарапал гвоздем на стене какой-то каббалистический знак, похожий на букву Ц.