Накир выставил на стол чашки, их было четыре, собранных с бору по сосенке.
- Тело-то, тело! - наклонился он к моему уху. - Обратил? Что ты ее глазами хаваешь, ты ее горстями хватай! - И показал, как.
Женщина от него отмахнулась. Накир не смутился. Мункар нахмурился. Слишком хороша, чтобы быть натуральной, подумал я. Такое тело не достается случайно - рождением, сочетанием генов, половым отбором, смешением рас. Над таким долго работают: моделируют, придирчиво отбирают линии и черты. У иных пристрастных к себе особ половина текущей жизни уходит на это, чтобы лишь в следующей задуманное воплотить - согласно собственным представлениям о себе и своей привлекательности.
Очевидно, эта особа знала о чарах такое, что прочему женскому полу только предстояло открыть. Словно проникла в тайну женственности дальше других. Словно сама была этой тайной. Ее дух вкупе с опытом прошедших жизней обнаруживал себя в каждой черте, каждом движении. В ее лице и фигуре заключалось такое, что влекло к ней больше, а вернее сказать - иначе, чем к просто красивым женщинам. Не томление плоти, не эротический путч, не рядовой и периодический зуд, который накатывает на любого мужчину. Это отстояло несколько в стороне от конкретного и прямолинейного варианта чувственности, с которым мы обыкновенно сталкиваемся. Это было влечение иного рода. Которое можно утолить только полным слиянием с этаким существом. Наверное, многие годы, а может и все сто, воспитывала, вырабатывала, создавала, выстраивала свою внутреннюю эротическую гармонию - подмечая, заимствуя, воруя, придумывая, примеривая на себя. Собирая по черточке, по штришку. Развивая и умножая дары. И вот душа осияла тело, одухотворила его. То есть, возвращаясь к теории Соломона Аркадьевича: хорошо приношенное тело "бессознательно" вбирает в себя черты личности. Поистине нет пределов для совершенствования, если жизнь вечна, подумал я.
Дознаватели были не столь впечатлительны. Им она примелькалась. А может, на мне сказывался продолжительный карантин.
- Маньяков, словно магнитом, манит, - говорил между тем Накир, в то время как я пытался избавиться от наваждения. - Со страшной силой, неудержимо почти. У нас восемь нераскрытых убийств этой женщины. Три ее трупа так и не были найдены. Говорят, что при жизни были не менее хороши. Наверное, сексуальная аура вместе с личностью мигрирует из тела в тело, как вы считаете? Пришлось устраивать ее секретаршей, чтоб все время была на виду. Живет на складе улик. Да вы не ерзайте. Может, к табуретке вас приторочить? Как того Одиссея к мачте, чтоб не кинулся на сирен. - Он немного понаблюдал, как женщина наполняет чашки. - Я б и сам кинулся, да не позволяет полицейское целомудрие. Однако двигайте ближе свою табуреточку. Не бойтесь, она не привинчена. Чай будем пить, а то - ничего не евши, ничего не пивши, ничего никому не скажу.
Его словесная живость плохо сочеталась с чеканными чертами лица, холодными в своей арийской надменности. Подвижность, с какой он сновал, меняя места и позы, жестикулировал, сопровождая свои никчемные речи, подошла бы комику немого кино, но не этому телу.
Не то Мункар. Он как уселся на свой стул, так и прилип к нему. Тем не менее, было в его сидении нечто зловещее. В его уродливости - свой смысл. Иногда специально выбирают себе лицо простака или мудреца или сатира. Не обинуясь, напяливают личины, скопированные с известных в прошлом людей. И даже заимствуют черты от различных особей. Люди скрытные пользуются такой возможностью всяко. В профиль - например, Грибоедов, анфас - Наполеон. Или придумывают себе такое, что далеко отстоит от истинных интересов, специфики службы и внутреннего мира самой личности. Иногда это связано с профессией: политик, жулик, шпион. Или как в нашем случае - сотрудник депо.
Резон в этом есть. Мы еще не вполне подстроились под обстоятельства жизни в бесконечно долгом континууме времени, и человек с архетипическими чертами лица подсознательно внушает мысль о его мудрости или свирепости, умственном превосходстве и жизненном опыте, что в профессии дознавателя далеко не лишнее. Не исключено, что Мункар выбрал внешность стареющего сатира сознательно. Теперь, когда я знал его призвание и профессию, к моим первым догадкам в лифте я мог добавить и эту.