- Кроме демографии, - говорил я, - тут еще масса сопутствующих приобретений: большие возможности для проникновения в иное, корректировка лузеров и других испорченных личностей, получение почти двойников в обход доппель-про.
Не говоря уже о извлечении всяких тайн. Вот где спецслужбы-то разгуляются. Но про это я умолчал: сам допрёт. Наш циничный век и не такое санкционирует. Совесть спит. Понятие чести значительно скорректировано. Вера, Надежда, Любовь промышляют на Мироздании.
-Я понял, - сказал Джус. - Особенно насчет иного. Удобное место - что ты! - размножаться, перемножаться, бесплотно трахаться. Но возникают вопросы. Например, кто папенька, а кто маменька - в случае однополых сомножителей? Алименты с кого? И это новое ... гмм... психосоматическое существо... кто в нем субъект, кто объект? Ладно. Шутки немножко в сторону. Уже многие знают об этом?
- Помимо нас - всего пятеро, - сказал Гарт.
- А если слухи пойдут?
- Ухи отрежем, - бодро сказал Вадим.
Джус, взявшийся было снова за нож, отложил его в сторону.
- Нет, это уж слишком, - сказал он. Изо всех присутствующих только я догадался, что это относилось к антрекоту. Очевидно, этот продукт у него, как, впрочем, и у меня, моментально проассоциировался с уже отрезанным ухом. - Знаете, ужин гораздо пристойней, когда я сам готовлю. И мне вкусно, и еда довольна, что я ее ем.
- Могу себе представить, что вы там приготовите, - парировал Викторович.
- Могу себе представить, что вы там себе можете, - репарировал Джус.
- Тише, господа! У меня в своре не ссориться! - прикрикнул на них Гартамонов.
Вадим внимательно замер, вперив в шефа учтивые зрачки, хотя именно его генеральский гнев никак не коснулся.
- Да, давайте жрать дружно, - сказал он примирительно, возвращаясь к еде.
- Спасибо. Всё было очень весело, - сказал Джус, решительно вставая из-за стола.
После ужина я спросил Гарта о дате предстоящего трипа.
- Об этом я с вашего позволения сообщу позже. Я еще не принял решения. Есть обстоятельства, которые я не могу игнорировать.
- Если ему нужен микс, то может быть, лэнд не принципиально важен, - предположил Джус, когда мы остались одни.
- Ну, нет, важен, - сказал я. Чего доброго без нас обойдутся, а выходить из дела я уже не хотел. Во всяком случае, необходимо быть в курсе. Вслух, опасаясь прослушивания, я этого не сказал. - Особенно важен. Если оба будут опущены в бэд, то что же за микс получится?
"Хотя... чисто из любопытства...", - подумал я.
Идею запредельного микса, как и всё новое, небывалое, Джус на первых порах воспринял скептически.
Утром он выглядел удрученным, со мной почти не разговаривал, лишь вяло переругивался с Викторовичем. И этим добился только того, что Викторович отнесся к нему ещё более подозрительно и даже стал опасаться за хозяйское серебро.
- Надеюсь всё же, что этот покляпый Джус человек честный, - слышал я, как он говорил Вадиму.
- Честный, но в пределах разумного, - буркнул Джус, как и я, слышавший этот их разговор. - Что такое "покляпый", босс?
Обедали мы без Гарта.
- Терпкий вкус у этого сыра, - продолжал придираться Джус.
- Это что, комплимент? - тут же нахохлился Викторович.
- Сыр и в самом деле хорош и не нуждается в комплиментах, - заступился я, ибо Джус становился несносен. Уж очень долго тема миксов овладевала его умом.
- Все равно. Обед какой-то неубедительный.
- Не сквернит в уста, а сквернит из уст, - ответил на это Викторович поговоркой.
Было ясно, что он свой обед в обиду не даст. Тогда Джус прицепился к собаке.
- Мопсик... Кис-кис... Весьма соблазнительная собака, - подозвал он хозяйского спаниеля, чтобы скормить ему свои порции. - Хотите, приготовлю ее?
Умный пёс обиженно отошел, не приняв ни крошки из его рук. Я подумал, может, этот спаниель действительно мопсом успел побывать? И овчаркой, и кем-то еще. Может быть, подумал я далее, и домашних любимцев в этом доме снабжают чипами? И не исключено, что этому псу лет пятьдесят, и в таком случае, по уму он вполне б мог сравняться, например, с Джусом, который во всё пребыванье у Гарта вёл себя невыносимо глупо?
Джус и в Викторовиче углядел примесь пёсьего.
- Давай и этого пса тоже задушим, - сказал он, когда мы удалились к себе после обеда. - Отправим на перевоспитание в ад.
Викторович весь день стоически подавлял аффект к "покляпому" Джусу, а к вечеру он прорвался гнойным нарывом. Ужин он подавал, имея пластырь на шее. Возможно поэтому - потому что ненависть вышла с гноем - он враждебное отношение сменил на прохладное.