Выбрать главу

Среди работ специалистов, внесших наибольший вклад в историю отдельных казачьих войск (не донского) или казачества в целом по интересующему нас периоду, в первую очередь необходимо выделить диссертации и монографии А.Н. Малукало (2003), Т.К. Махровой (2003), А.Ю. Соклакова (2004), Е.В. Годововой (2005), Э.В. Бурды (2006), А.М. Дубовикова (2006), С.М. Андреева (2007), С.В. Колычева (2008), Д.В. Бобылева (2010), Д.В. Колупаева (2011), А.А. Голик (2015) и др.129

Общим местом для этих историков являются следующие аспекты исследовательской деятельности. Первое – это привлечение новых архивных материалов в основном из местных, но также и из столичных архивов, особенную ценность представляют впервые опубликованные ими сведения из дел Российского государственного военно-исторического архива (г. Москва). В этом архиве сосредоточен, пожалуй, главный массив документации, относящийся к казачьей правительственной политике Российской империи. Второе – активное использование дореволюционной литературы по истории казачества, наиболее часто «Столетие Военного министерства.» и произведения М.П. Хорошхина, а также периодической печати.

Практически все упомянутые историки пишут о двойственности и противоречивости правительственной политики в отношении казачьих войск в эпоху Великих реформ. Так, по мнению Т.К. Махровой, власти, с одной стороны, «пытались сохранить казачество в качестве военно-полицейской опоры самодержавия, не меняя кардинально его правового и социального положения, с другой – намеревались распространить на казачьи общины все демократические перемены, произошедшие в результате реформ в статусе крестьянского населения империи»130. А.Н. Малукало считает, что такая политика напрямую связана с известной речью Александра II перед депутатами Временного комитета по пересмотру казачьих законоположений (1866), который «указал на необходимость максимального развития гражданских начал при сохранении боевого потенциала войск»131. Оригинальное объяснение противоречивости казачьей политики предложил Д.В. Колупаев на примере истории Сибирского казачьего войска. Для него правительственный курс по отношению к казакам складывался из «сосуществования и противоборства двух тенденций: регулярного и нерегулярного». Также столкновение двух тенденций (на этот раз имперской и земской) Д.В. Колупаев рассмотрел и в особенностях казачьего самоуправления на землях сибирского казачества132.

Наиболее полно концепцию неслужилого казачества или войсковых граждан на основе конскрипции, а также ее внедрение в положения о воинской повинности некоторых казачьих войск разобрал А.Ю. Соклаков. По его мнению, власти надеялись, что отказ от принципа всеобщности казачьей службы в пользу конскрипции будет «в максимальной степени способствовать сближению системы комплектования казачьих войск с рекрутской системой комплектования регулярной армии, сокращению расходов на содержание казачьих частей в мирное время и уравниванию казачества в правах с остальным населением империи»133. Однако А.Ю. Соклаков оставляет нерешенным вопрос, насколько оправдались подобные властные ожидания. Возможно, данное обстоятельство связано с небольшим количеством, привлекаемых А.Ю. Соклаковым первоисточников134. Кроме того, за пределами его внимания оказались дискуссии среди влиятельных чиновников как внутри Военного министерства, так и за его пределами по поводу казачьего служебного порядка.

Почти все перечисленные выше историки так или иначе затрагивали деятельность петербургского Временного комитета по пересмотру казачьих законоположений. Ими был определен круг вопросов, которым занимался комитет, механизм его финансирования, выявлены фамилии депутатов, представляющие казачьи войска в комитете, дана оценка итогам его деятельности и т. д. Но дебаты, проходящие на заседаниях комитета, разбор конкурирующих записок по планируемым преобразованиям в казачьих войсках, доводы в пользу принятия окончательного решения по реализации той или иной реформы вновь оказались невостребованными в историографии. В связи с этим в логике поведения властей в отношении казачества в изображении современных историков не хватает обоснованности, а некоторые сделанные ими выводы кочуют из одной работы в другую без должного критического осмысления. Последнее обстоятельство во многом зависит от теоретического подхода, с которым авторы обращаются к исследуемому материалу. В этом смысле ни одна из рассмотренных нами диссертаций не отличается оригинальностью, а встречающиеся в них утверждения об использовании «теории локальных культур» О. Шпенглера и А. Тойнби, различных вариаций теории модернизации и прочих методологических новаций, по крайней мере, применительно к казачьей истории второй половины XIX века, носят скорее декларативный характер.

полную версию книги