Строй яблонь разомкнулся внезапно. Под уклоном блеснул продолговатый овал пруда. Опасаясь засады, в стороне от плотины Яков пересёк теклину водосброса. В густых зарослях борщевника, скрывших его с головой, держался терпкий, дремотный, слегка дурманящий запах. Спустя несколько минут из сада выбежали преследующие. Их было семеро. Посовещавшись, полицаи дружно двинулись к водосбросу, но почему-то передумали и, громко топоча сапогами, пустились в конец пруда, к зарослям ивняка. Долго следил Яков за удаляющимися чёрными фигурами, стоял, как вкопанный, пока не замлела вытянутая рука, сжимавшая рукоятку пистолета…
В самую жару окольной дорогой к пруду подошли трое мальчишек. Загорелые, как дьяволята, они растелешились, искупались и, взяв майки в руки, спустились к водосбросу. Над быстроводным ручьём согнулись щуплые спины. Сквозь хлюпки просыпались оживлённые возгласы.
— Ой, укусил, сатанюка! Здоро-овый рак!
— Ну, что ты мешаешь! Лезешь уперёд! Козёл ещё…
— Лёнька, а тута есть гадюки. Я видел! Толстая, как держак.
— Не бойсь. Они от шума тикают. А-га… Гляди, какие усищи!
— А мине по коленке вдарил…
Обессилевший, измождённый голодом и жарынью, Яков с умилением вслушивался в голоса ребят, занятых столь важным для них делом. И в эти страшные дни дети оставались детьми… Он бы и сам побродил по водосбросу, как делал это на родной реке, Несветае, если бы не опасность быть обнаруженным карателями в любую секунду…
Яков вышел на бережок, когда казачата возвращались обратно, пробираясь к одежде меж кустиков золотистых колючек.
— Ну, как? Нахватали клешнятых? — спросил, не узнавая своего хриплого, жёсткого голоса.
Упруготелый мальчуган сузил зелёные, как крыжовины, глаза и замер. Другой, лохматый, тоже от неожиданности остолбенел. И лишь третий, веснушчатый рослый крепыш, сдержанно ответил:
— Маленько. Они ещё не отлиняли.
— Вы меня, хлопчики, не пугайтесь. Я сам… навроде рака, — попытался пошутить Яков, а влажная пелена подёрнула вдруг воспалённые от бессонницы глаза. — Давно у вас немцы?
— Давно, — кивнул крепыш. — Аж третий день.
— У меня к вам просьба. Дайте, пожалуйста, парочку раков. А то я и забыл, как жевать…
Мальчишка запустил руку в матерчатую сумку, которую держал его лохматый друг, выбрал трёх, покрупней. И перебросил их через водотоку.
— Спасибо, — сказал Яков, собрав раков в пилотку.
— Может, вам аниса принесть? — предложил ребячий верховод.
— Конечно!
Сорванцы быстро оделись и побежали в сад. Часа два никого не было, и Яков начал тревожиться. Наконец, крепыш вернулся с полной пазухой желтобоких яблок. Перебрёл через ручей и вытряхнул из майки на траву. Затем пригладил влажные вихры и полюбопытствовал:
— А вы кто? Наш разведчик?
— Нет, сынок. Из окружения выхожу.
— Вы удирайте отсюда. Фрицы и полицаи вчера одного нашего на ферме споймали и на вожжах приволокли. Возле сельмага повесили. Удирайте!
— А куда? Подскажи.
— А вот за этим прудом ещё один, поширше. А дальше балка. Потом лес начнётся…
— До ночи повременю. А там как получится…
Ох, и вкусными показались ему пахучие сочные яблоки! Даже сил прибавилось. А раков решил поджарить на костре вечером. С воскресшей надеждой пробрался Яков в гущину борщевника, опустился на подломленные стебли и — забылся.
Проснулся он от такой сильной головной боли, что не сдержал стона. Нет, не прошла контузия бесследно. Да и зной казался адовым. Яков поднялся и, стараясь унять муку, долго тёр виски заскорузлыми ладонями. Жажда повлекла к ручью. На краю зарослей он остановился. Метрах в пятидесяти, по дамбе ехала бедарка, в которой сидел тщедушный губастый мужик. Он то постёгивал пегую кобылёнку, то оглядывался назад, на идущих следом молодую бедрастую женщину, покрытую косынкой, и саженного роста белобрысого парня с винтовкой через голое плечо. Чёрные форменные штаны его выказывали жандарма.
— Вишь, как получилось-то, — косноязычно бубнил мужик. — Шукали краснопузика, а нашли розочку. Тветощик…
— Отпустите, ребяты! — плаксиво просила станичница. — Деткам яблочков хотела нарвать… Я ж не воровка какая. Из садоводческой бригады.
— Я уже сказал! — грубо прикрикнул парень. — Скупнемся и унтер-офицеру представим. Нехай разбирается. Тебе кто разрешил рвать? Молчишь? Вот всыпем по твоей мягкой десяток шомполов — поумнеешь.