— Сама кумекай, чем от нас откупиться, — намекнул мужик и криво улыбнулся, показывая редкие зубы.
На берегу жандармы торопливо разулись и стащили штаны. Парень обогнул бедарку, у которой стояла пленница, и вдруг сдёрнул трусы до колен.
— Бачила… такой привет с фронта?
Молодица стыдливо отвернулась, с испугу хватила прочь, но здоровила в два широких прыжка настиг её, повалил в полынь. Кричала и сопротивлялась она недолго — слишком неравными были силы.
Яков, обуреваемый ненавистью, пополз к насыпи. Сорвался с земли. Губастый малый стоял к нему боком. Распалённый происходившим перед глазами, лапал свои вздыбленные портки, торопил:
— Ну, скоро, Юхим? Давай попеременки. Слышь!
Яков на бегу выстрелил. Мужик испуганно обернулся, кожей шеи ощутив жар пролетевшей пули, и со всех ног хватил наутёк! Яков выцелил его спину и снова нажал на курок. Осечка! Вскочивший парень, сверкая ягодицами, кинулся к винтовке, глянцевеющей ложей возле бедарки. У Якова как-то странно сдвоило сердце. Закачалась земля. Тягучий звон заложил уши. Минуту он стоял, широко расставив ноги, борясь с головокружением. Попробовал шагнуть и — споткнулся…
Огненные хлопья падают откуда-то сверху и обжигают руки, ноги, грудь. Хочет Яков подняться, но тело неподвижно. А боль всё надсадней, глубже. Потом хлынула вода. Затопила всё вокруг! Вот-вот захлебнётся… Стекающие по лицу струи вырвали Якова из небытия. Мутно проступили лица.
— Живо-ой… Очапался, с-сука!
И — удар сапога, перевернувший набок.
Вода хлёстко обдала голову. Яков окончательно пришёл в себя, вспомнил, где он. Оперся локтями и сел. Ливший из голенища сапога воду мужик осклабился:
— Вставай. Познакомимся.
Здоровила цепко схватила Якова за ворот гимнастёрки, и вздёрнул на ноги.
— Навоевал? А хошь мы тебе, товарищ, яйца отрежем? А? — юродствовал мужик. — И как же ты мазанул? Щуть левей и — амба. Никак рука дрогнула? Кузьма, дозволь его тута…
— Поведём к унтер-офицеру, — буркнул парень. — Топай на дорогу!
Яков, еле волоча ноги, выбрался на пыльный просёлок. С запада заходила гроза. Преждевременно сгустились сумерки. Боковой ветерок шевелил волосы, бодрил, овевая мокрое лицо. Верзила конвоировал казака пешком, а затем, устав пахать носками толстый слой пыли, подсел к приятелю на бедарку.
«Всё же убьют по дороге или доведут до села и — там?» — неотступно будоражила мысль. Перед неотвратимостью смерти Яков испытывал не страх, а какую-то гнетущую растерянность. Не ожидал, что так скоро. Небывало ярко представились вдруг лица родных, однополчан, промелькнули отрывочные эпизоды войны… Почему так сталось? Не жалел себя в боях — везло. Терял товарищей-казаков, пока остался совершенно один. Нелепо умереть без пользы, сломленным…
Дорога огибала холм и спускалсь к деревянному мосту. Вдоль речки тянулись тростники, гнулись вербы. На возвышенности белели хаты. Как всё это было похоже на Ключевской! И церковь… Жадно вдыхая пряный степной воздух, Яков оглядел скат холма, серебрящийся протоками полыни, сумрачный горизонт, небо. И невзначай вспомнил молитву, переписанную у Лунина. Сейчас, на краю жизни, каждое её слово обрело особый, неведомый прежде смысл. Вспомнилось, как мальчиком простаивал с бабушкой и матерью в церкви на праздничных богослужениях. Выходит, то давнее, сокровенное, жило в нём под спудом всего суетного… Удивительный трепет охватил Якова! Размеренней и твёрже забилось сердце. «Я же — казак, мне ли покориться? Позволить над собой издеваться?»
— Но-о! Куды, щертяка, морду косишь!
Кнут глухо стеганул норовистую клячу. Яков оглянулся. Голова лошадёнки, с запененными углами рта, надвигалась на него. Пришлось прибавить шагу. До моста оставалось несколько метров. Как будто руководимый свыше, мгновенно приняв решение, Яков нагнулся, зачерпнул ладонью пыль и… Жмуря запорошенные глаза, кобыла всхрапнула и так помчалась под горку, к мосту, что седоки завалились назад. Убегая, Яков оглянулся и увидел, как, избочив голову, лошадёнка слепо соскочила с дощатого настила, увлекая повозку. Грохот. Ржание. Озлобленные крики…
Камышины били по лицу, но Яков не останавливался, пока не минул заросли. Затем брёл по болотине, по рясковой мочажине. Он узнал ту самую балочку, по которой вышли с Антипом к станице. Навстречу наползала крутобокая тучища. Её чёрные края секли мелькающие клинки молний. Близко перекатывались громы. Стало совсем темно. И вдруг небо разъял невиданной яркости сполох! Хлынул ливень. Большой приплюснутый огненный шар отвесно снизился над землёй. От изумления Яков замер. Остро запахло озоном. Новый, ещё более слепящий сполох как-то странно опьянил. Вместе с ощущением приятной лёгкости Яков почувствовал, что оторвался от земной тверди…