Так я впервые увидел Василия Чернецова. Кое-что я про него уже знал, все же слухов о нем много гуляет, да и в местных газетах регулярно поминают. Есаулу Чернецову двадцать семь лет, родился в станице Калитвенской. Закончил Новочеркасское юнкерское училище, и выпущен хорунжим в 9-й Донской полк. Перед Великой Войной произведен в сотники и награжден Станиславом 3-й степени. На войне отличался лихостью и храбростью, был награжден многими орденами и Георгиевским оружием. Осенью 1915-го назначен командиром партизанской сотни. Неоднократно был ранен и в связи с ранениями отправлен на родину. Здесь принял под командование 39-ю особую сотню. Потом революция и от своей станицы он был избран представителем на Большой Войсковой Круг. С тех пор, он все время в движении, то шахтеров усмиряет, то мародеров вылавливает, а то и эшелоны с красногвардейцами разоружает. На данный момент командует одним из самых крупных и результативных партизанских отрядов.
Чернецов приподнял руку, в зале наступила тишина и он начал говорить. В его речи не было столько красивости, как у Богаевского, и не было такой внушительности как у Каледина. Он говорил резко и яростно, брал не доводами, а пламенностью слов и верой в то, что говорил. Его слова зажигали в людях что-то, что заставляло их чувствовать свою необходимость обществу и в эту минуту, среди всей той большой массы офицеров, которые собрались здесь на зов Каледина, равнодушных не было. Есаул призвал офицеров записываться в ряды его отряда, который через два дня начнет наступление на большевиков, а закончил свою речь он такими словами:
- Когда меня будут убивать большевики, то я хотя бы буду знать - за что, а вот когда начнут расстреливать вас - вы этого знать не будете, и погибнете зря, без всякой пользы и ничего не достигнув. Кому дорога свобода и честь офицерская, становись на запись в отряд.
Чернецов указал на стол, который вытащили к сцене два юнкера и за который сели два писаря. После чего, спустился вниз и подошел к ним. Следуя его примеру, как телки за маткой, к столу потянулись офицеры: один, два, пять, и вот уже целая очередь выстроилась из желающих повоевать под началом прославленного есаула.
Я посмотрел на Якова, который стоял от меня по правую руку. Старший брат нахмурился, как если бы думу тяжкую думал, и отрицательно покачал головой. Ну, нет, так нет, посмотрел налево и увидел, что нет Мишки. Приподнялся на цыпочках, и сквозь головы офицеров, спешащих стать на запись, заметил курчавую голову младшего, который склонился над столом и что-то подписывал.
"Ну, сорванец, - думаю я, - сейчас задам тебе жару". Протискиваясь через толпу, я пробрался в голову живой очереди, начал оглядываться и выискивать младшего брата, когда мой взгляд столкнулся с голубыми и пронзительными глазами Чернецова, все так же стоящего возле своих писарчуков.
- Желаете вступить в отряд, подъесаул? - спокойным и ровным тоном спросил он.
В секунду у меня в голове промелькнула сотня мыслей, одна сменяла другую и, в тот самый момент я изменил свою судьбу. Один черт, против красных воевать собирался, а раз так, то, наверное, все равно где начинать, то ли здесь на Дону, то ли через пару недель дома, на Кубани.
Выдержав взгляд знаменитого партизана, ответил ему коротко:
- Да, желаю. Где подписаться?
Глава 5 Новочеркасск. Январь. 1918 год.
После того как мы с Мишкой записались в отряд к Чернецову, в гостеприимный дом Зуева решили больше не возвращаться. Благо, лошади наши были здесь же, у здания Офицерского Собрания, оружие при нас, а вещей нам много и не надо. Попрощались с Яковом, который завтра отправлялся домой, передали приветы родным, и вместе с партизанами отправились в казарму Новочеркасского юнкерского училища, где те временно квартировали.
В тот памятный вечер девятого января, из более чем восьми сотен присутствующих на сборе офицеров, в отряд храброго и лихого есаула записалось около полутора сотен человек. Сказать нечего, на порыве люди подписи ставили и, забегая вперед, скажу, что на следующий вечер, перед отбытием к месту ведения боевых действий, в расположение подразделения явилось всего только тридцать бойцов. Все остальные, растворились среди гражданского населения. Такие вот дела, такой вот патриотизм и такая вот офицерская честь.