Парадокс, в двух городах, Ростове и Новочеркасске сейчас от восьми до двенадцати тысяч офицеров находятся, а воевали сплошь и рядом мальчишки, вроде моего младшего брата Мишки. Да, что он, позже случалось, что и двенадцатилетних ребятишек в строю некоторых партизанских отрядов наблюдал. Кто бы раньше про что-то подобное рассказал, так не поверил бы, а теперь, время такое, что и небывалое бывает.
Уже поздним морозным вечером, обиходив своих лошадей и поставив их в конюшню, мы с младшим находились в общежитии отряда. Длинный и полутемный коридор с обшарпанными стенами и облупившейся шпаклевкой, с одной стороны ряды коек, а с другой свободное пространство. Взрослых людей почти нет, а вокруг только молодняк. Везде раскиданы книги, винтовки, подсумки, одежда, сапоги, а проход загромождают ящики с патронами.
Шум и гам, кто-то постоянно передвигается, о чем-то разговаривает, смеются молодые голоса, а под керосиновыми лампами в углу, несколько человек производят чистку винтовок.
"Вот это я вступил в партизаны, - мелькнула у меня тогда мысль, - и как все эти дети будут воевать, непонятно". Впрочем, как показала жизнь и дальнейшие события, этим мальчишкам не хватало только военной выучки и опыта, а вот в остальном, они показали себя очень хорошо. В бою партизаны не трусили, в трудную минуту не унывали, и всегда были готовы идти за своим командиром в любое огневое пекло.
Что больше всего удивляло, это то, что вся партизанская молодежь, юнкера, семинаристы, гимназисты и кадеты, как правило, толком и не понимали, ради чего рискует своими молодыми жизнями, и за что воюют. Они плевать хотели на всю политику, но чувствовали, что так правильно, что именно так они должны поступить. Они делили мир просто и ясно, это белое, и оно хорошее, а это красное, и оно плохое. Они видели слабость своих старших товарищей, братьев и отцов, которые не могли встать против той чумы, что волнами накатывала на нас, и они вставали вместо них, шли в первые ряды и умирали на вражеских штыках. Однако умирали эти мальчишки не зря, так как именно их жизни выкупили драгоценное для Белой Гвардии и казачества время. Другое дело, как этим временем воспользуются генералы, и будут ли их поступки соответствовать делам юных партизан, но это все будет потом, а пока, подъесаул Черноморец и его шебутной брат, прибыли к месту дислокации своего отряда.
Дневальный по казарме, щуплого телосложения гимназист в куцей и потрепанной форме, оставшейся на нем от прежней жизни, указал нам на две кровати в центре помещения и выдал по паре чистого постельного белья. Занимаем с Мишкой места, он отправляется бродить по казарме и знакомиться с будущими сослуживцами, а я, закинув руки за голову, решил поспать. Было, задремал, да куда там, ведь не выспишься, когда вокруг столько молодежи. Прислушался, рядом идет разговор и, конечно же, речь идет об очередном славном деле Чернецовского отряда. Один из бывалых партизан, старший офицер сотни поручик Василий Курочкин, круглолицый и невысокий человек со склонностью к полноте, рассказывает о декабрьском налете на узловую станцию Дебальцево, а собравшиеся вокруг него подростки, человек семь-восемь, раскрыв рты, внимательнейшим образом слушают его.
- Мы тогда в авангарде шли, - говорил поручик, - и было нас меньше сотни. Почти весь отряд необстрелянные юнцы, а против нас больше трех тысяч штыков красного командира Петрова, которые с Украины на Дон наступали. Позади нас две сотни казаков 10-го Донского полка, сотня 58-го полка, около сотни партизан из 1-й Донской дружины, артиллерийский взвод и пулеметная команда 17-го Донского полка. Вроде как сила, а идти вперед казаки не хотели. Говорили, что на Дону с красными повоюем, а на Украину не пойдем. Так, вся работа по остановке отряда Петрова на нас и легла. Первым делом отряд занял станцию Колпакова, и красных там не оказалось, все в Дебальцево кучковались. К этой станции была выдвинута конная разведка, а мы, всем отрядом, купили билеты на проходящий поезд, все честь по чести, и направились навстречу врагу.
- Неужели так и поехали? - прерывая речь поручика, спросил кто-то из парней.
- Да, так и поехали, в самых обычных пассажирских вагонах и по билетам, - ответил Курочкин и продолжил: - На каждой станции высаживались, брали под караул аппаратный узел связи, снова садились в поезд и продолжали движение. Доехали до Дебальцевского семафора, разоружили часового и въехали на станцию. Представьте, ночь, на перроне останавливается поезд, а из него командир выходит. На станции красногвардейцев как селедок в бочке, а он один. К нему навстречу выходит самый храбрый из солдат, весь согнулся, на голове шапка барашковая рваная, а за спиной винтарь с примкнутым штыком стволом вниз висит. То еще зрелище.