В углу зала, под иконой Святого Николая, стоит стол, за которым сидят отрядный писарь и поручик Курочкин. Перед столом выстроилась очередь человек в полста. Это местные реалисты и казачьи офицеры, будущая 2-я сотня Чернецовского партизанского отряда. Каждый из новобранцев подходил к поручику, называл себя, крестился на икону, ставил рядом со своей фамилией подпись и так становился чернецовцем. После чего, боец отходил в другой угол зала, получал винтовку, полушубок и выходил на улицу.
Так проходит какое-то время, смотреть на новобранцев становится не интересно и мы вспоминаем, что целый день ничего не ели. В этот момент, как на заказ, в зале появляется около десятка молоденьких и миловидных барышень, как выясняется, это местный дамский кружок, который решил организовать для храбрых освободителей ужин. Девушки разносят по залу пакеты с едой, и на нас троих, приходится каравай хлеба и две курицы. Мы с аппетитом перекусываем, поспевает чай, и желание спать пропадает само по себе. Хочется двигаться, смеяться, общаться с девушками, вспоминать прошедший день и славную победу, но чувство это обманчиво, оживление проходит уже через десяток минут и, завернувшись в шинель, я проваливаюсь в глубокий и крепкий сон.
Глава 7 Дон. Январь 1918 года.
- Во имя отца и сына и Святаго Духа. Аминь! - протяжно тянул местный каменский священник и от его сильного басистого голоса, у меня мурашки по коже пошли. В здании железнодорожного вокзала стояли два десятка гробов, а в них лежали наши товарищи.
После того как партизанские отряды заняли Каменскую, воодушевление накрывало нас с головой. Мы были на подъеме и готовы к новым боям, а ранним утром 18-го числа узнали причину, по которой нас отозвали со станции Глубокая и вернули сюда. Красная Гвардия вновь ударила по нашим тылам, и пока наша офицерская полурота отсыпалась после дневного боя и марша по зимним степным просторам, отряд есаула Лазарева, полсотни добровольцев, зубами держался за станцию Лихая. Против каждого офицера было по десять врагов, и были это не вчерашние дезертиры и не мобилизованные работяги, а самые настоящие "бойцы революции", мать их разэдак. И ладно бы так, против пехоты добровольцы выстояли бы, но у красных было не менее восьми полевых и двух тяжелых орудий, и позиции офицеров, они попросту заравнивали с землей. Дважды Лазарев поднимал своих подчиненных в штыковую и этим останавливал противника. Однако силы были неравны, и есаул, собрав всех уцелевших офицеров, пешим маршем отступил к Северо-Донецкому полустанку.
Снова нам грозило окружение, и на Лихую, под командованием поручика Курочкина выступила "Старая Гвардия", я говорю про 1-ю сотню Чернецовского отряда и два орудийных расчета под командованием все того же штабс-капитана Шперлинга. В районе Северо-Донецкого полустанка они встретились с отступившими от Лихой офицерами и, усилившись за их счет, направились отбивать станцию. Конечно, если бы Чернецов знал, что за ночь со стороны Украины к красногвардейцам подошли серьезные подкрепления, то на Лихую направились более серьезные силы, а так, что было, то и было. Как итог, двести двадцать партизан и офицеров, с двумя орудиями, атаковали около тысячи вражеских бойцов, преимущественно революционных фанатиков и латышей, плюс полторы сотни немцев под командованием некоего поручика Шребера. Все это, не считая, десятка орудий и местных мастеровых, которым раздали оружие.
По всем законам Великой Войны эта атака не имела никаких шансов на успех, но сейчас война у нас другая, Гражданская, а потому, 1-я сотня и остатки добровольческого отряда свое дело сделали. Бой был жарким, длился несколько часов подряд, и ярость нашей молодежи оказалась сильней большевистского фанатизма. Красные, потеряв около сотни своих бойцов и бросив в Лихой несколько эшелонов с продовольствием и оружием, отступили. Славная победа, но далась она нелегко, и более двадцати храбрых воинов земли русской, никогда уже не встанут с нами в строй и никогда не смогут спеть "Журавля", в котором уже появился новый куплет: "Под Лихой лихое дело, всю Россию облетело".