Впрочем, из разговора с близкими я понял, что не одинок в своих думах. Сейчас с фронтов казаки возвращаются, правда, поздновато, агитаторы из солдатской среды здесь уже успели закрепиться, но ничего, даже наша станица в случае чего, сотни четыре воинов выставит, а по всему Кавказскому отделу, так и не один полк собрать сможем. Коль будет Бог за нас, так и отстоим свою землю, а нет, значит, туго нам придется.
Все! Прочь думы тяжкие. Я вернулся домой, и теперь на некоторое время можно расслабиться. Только я об этом подумал, как сразу же, заснул спокойным сном.
Следующий день для меня начался с хозяйственных дел, и понеслось. Только встал, и за работу, вникать в дела хозяйственные, то в одно место надо съездить что-то проверить, то в другое. Отвык от этого, и хотя раньше не любил все эти дела, теперь такое времяпрепровождение почитал за отдых. Так летели дни за днями. В свет труд на благо семьи, а в ночь гулянки с девками молодыми, да вдовушками, коих после войны в станице немало осталось. В общем, жил да радовался, и так миновал почти месяц, пока отец с Авдеем не решили, что хватит, отдохнул молодой подъесаул, и вызвали меня на разговор.
- Костя, - первым заговорил дядька, - завтра через Тихорецкую эшелон с твоим полком проходить будут, поезжай, посмотри, что да как, и с офицерами пообщайся. Главное узнать, каков настрой среди казаков и на чью сторону они встанут, когда большевики начнут власть в свои руки брать.
- Хорошо, но я не один поеду, и с собой десяток казаков из однополчан возьму.
- Добро, так и сделай. Тем более что на станции сейчас остатки двух полков расквартированы, а ты ведь, наверное, при форме и погонах своих поедешь.
- Конечно.
- Будьте осторожны, и если вдруг какая заваруха, отходите на станицу.
- Да, кто меня тронет, когда родной полк на станции будет, - беспечно заявил я.
- И все же, будь настороже.
Утром следующего дня я и десяток казаков, из тех, кто ранее служил в 1-ом Кавказском полку, в основном урядники, на добрых строевых конях, по форме и при оружии, въехали на станцию Тихорецкая. Прошел месяц, с тех пор, как из этого места я отправился домой, и обстановка на станции ухудшилась. Разумеется, на наш взгляд, на казачий. Слово местной власти, которая при Временном Правительстве была, ничего уже не значит. Теперь здесь все решают какие-то Солдатские Комитеты и военно-революционные трибуналы. Казаков не видать, а люди здесь проживающие, чересчур напряжены и на улицу стараются без нужды не выходить. Число солдат возросло в несколько раз, они стали еще более нахальны и развязны, и смогли либо запугать жителей, либо привлечь их на свою сторону. Пусть здесь не полнокровные подразделения стоят, а всего лишь остатки Бакинского и Кубинского пехотных полков из 39-й дивизии, что на Кавказском фронте находилась, но и этих человек пятьсот наберется. Чуют солдатики свою силу, а оттого и посчитали, что они здесь хозяева и могут все, что им только понравится, себе забирать, да свои порядки устанавливать.
И вот, едем мы через станцию в сторону железнодорожного вокзала, а в спину нам шипение:
- Сволочь золотопогонная!
- Опричники царские!
- Недобитки казацкие!
- Гады!
Пара казаков, услышав это, хотела наглецов нагайками отходить, но я их придержал:
- Отставить! Поздно за нагайки хвататься, браты-казаки, тут и шашка не поможет, а вот пулемет, в самый раз будет. На провокации не поддаваться, но всем быть наготове и если только кто на нас напасть попытается, валите их насмерть.
Мне в ответ слова урядников:
- Понятно!
- Сделаем!
Сам я думал, что все обойдется, и никто не посмеет на нас руку поднять или как-то задержать, но я ошибался. Перед самым вокзалом, как раз возле той яблони, под которой я некогда ожидал Мишку и Митроху, дорогу нам преградили несколько десятков солдат, все как на одно лицо, испитые морды, шинели без погон, а в руках давно не чищеные винтовки.
Вся эта масса людей, объединенных только одним, ненавистью к нам и нашему внешнему старорежимному виду, угрюмо сопела, ворочалась, отхаркивалась желтыми плевками на брусчатку, и вот, вперед вышел главный. Небольшого росточка смуглый брюнет в офицерском пальто зеленоватого оттенка, с красным бантом в районе сердца, наганом, выглядывающим из новенькой кожаной кобуры и шашкой, ремень которой был по простому перекинут через плечо. За ним показался его то ли телохранитель, а может быть помощник, которого я узнал, штабс-капитан из иногородних, проживающий в станице Тифлисской, одет точно так же, как и главный, а взгляд, чистая и незамутненная ненависть.