Таким был день четвертого марта 1918-го года в Екатеринодаре, и такие решения были приняты краевым правительством. Кто-то этим решениям искренне радовался, другие плевались, а большинству граждан, они были совершенно безразличны, Гражданская война набирала обороты, все дорожало, Автономов готовился к возвращению в Екатеринодар, и кто будет защищать город от красных, им было все равно.
Глава 17 Екатеринодар-Ростов. Май 1918 года.
Остатки Юго-Восточной армии красных и революционных матросов Мишки Бушко-Жука удалось остановить на удивление легко. Два сражения, одно под Энемом, а другое под Афипской, и товарищ Автономов откатился к морю. После чего, начались бои за очищение Кубанского Войска и большую часть родной земли наши войска зачистили от большевиков за один только апрель месяц. Однако сражения не прекращались ни на один день, происходили постоянно и сразу на нескольких направлениях. В Таманском и Майкопском отделах сражались отряды Покровского, Науменко, Улагая и 1-й Черноморский полк Бабиева. В Баталпашинском, при поддержке родного 1-го Кавказского полка, геройствовал вернувшийся из Персии Андрей Шкуро, а мой постоянно меняющий численность Сводный партизанский полк с бронепоездом "Кавкай", нацелился на Черноморскую губернию, ныне Черноморскую советскую республику, и следовал по пятам за отступающей армией красногадов.
В первых числах марта полк захватил Абинскую. До Новороссийска оставалось всего ничего, три-четыре дня и мы выйдем к побережью. Однако поступил категорический приказ сверху, передать боевой участок черноморцам Бабиева и партизанскому отряду полковника Лисевицкого, а самому, со всеми своими казаками и бронепоездом, в срочном порядке прибыть в Екатеринодар. Что подчеркивалось особо, с собой брать только тех казаков, кто готов воевать за пределами казачьих территорий.
Утром четвертого мая я выстроил за Абинской весь личный состав моего сильно разросшегося в численности полка и произвел обход войск. На левом фланге донцы, бывшие голубовцы, уже сполна вражьей кровью искупившие свою вину перед Тихим Доном, почти четыреста пятьдесят конников. За ними те, кто пошел со мной от Кавказского отдела, двенадцать сотен "кавкаев" под общим командованием хорунжего Сухорочко, старого казака станицы Тихорецкой, воспитателя молодыков из лагерей на реке Челбас. Далее, все остальные казаки, сотня лабинцев и около трех сотен со всех остальных отделов. За конниками стоят артиллеристы, двести человек смешанного состава, половина наши, из кубанских батарей, а половина сборная солянка, офицеры, не прижившиеся в Добровольской армии, люди, которых полк освободил в станицах, и даже, два десятка бывших красногвардейцев, готовых воевать на нашей стороне. Дальше, две пластунские роты, в основном уроженцы станиц Темиргоевская, Темижбекская, Некрасовская, Упорная, Передовая и Отважная. Все как один, от двадцати пяти до тридцати пяти лет, самые лучшие пешие воины на Кубани, каждый мастер тайной войны, каждый воевал на Кавказе, и каждый готов драться с большевиками до последнего. О причинах говорить не стану, скажу только, что они у них были, и их желание воевать с коммунарами, было чем-то сродни обычаям горской кровной мести. В самом конце, еще полторы сотни людей в черных кожаных тужурках и небольших кубанках. Это экипаж бронепоезда "Кавкай", из которых Демушкин за этот месяц сделал настоящий боевой экипаж.
Пройдясь вдоль строя, увиденным я остался доволен, поскольку печали на лицах не наблюдал, оружие у всех было в порядке, и это основное. На то, что одеты все разномастно и вооружены не всегда по уставу, внимания я не обращал. Раз считает рядовой боец пластунской роты, что пулемет "Кольта" ему в бою будет полезней, чем винтовка, значит, пусть с ним и воюет, а устав, это для мирного времени.