— Пусть играет в свои игрушки. Нам важно, чтобы он делал для нас это.
— Конечно, — соглашался с Фрейлихом Август.
— Затем, когда у нас золота будет столько, что и восьмидесяти складов для него не хватит, мы найдем где-нибудь десяток изобретателей, способных создать самые совершенные пушки и мушкеты. Может быть, они будут стрелять без помощи людей. Выставим такую стоствольную пушку против наглого шведа. Пусть себе с нею воюет! Ха-ха!
— Главное — не делать из жизни трагедии, потому что в самой основе своей она нелепа и комична, — вторил шуту курфюрст и тянулся к бокалу с вином. — Весьма сожалею, что когда-то позволил вовлечь себя в тайные союзы, искал славы на поле брани. Фарфор вместо пушек — вот что мне пришло на ум, Иосиф.
— Я позволю себе вас перебить, ваше величество. Но только для того, чтобы дополнить вашу же мысль. Есть такая пословица: надо хорошо знать длину собственной руки, чтобы не протягивать ее напрасно. Так вот, молодой швед длины своей руки не знает. Она короче, чем ему кажется. Но он делает полезное для нас дело — подрывает силы царя Петра.
Произнеся эту вполне связную и серьезную речь, Фрейлих вдруг захохотал, хотя, казалось бы, никакого повода для смеха не было. И тут будет уместным сказать несколько слов о шутах вообще и об Иосифе Фрейлихе в частности. Если в старые времена в качестве шутов при дворе держали в основном уродцев — карликов, горбатых, кривых, косых, — то позднее на доходные должности шутов стали пробиваться и обычные люди. Причем были французская, итальянская, английская и немецкая школы шутов. Слово «школа» здесь надо понимать как стиль. Английские шуты отличались невозмутимостью и саркастичностью, французские — фривольным остроумием, итальянские — хорошей акробатической подготовкой. Что же касается шутов немецких, то они были грубоваты и прямолинейны. Например, Иосиф Фрейлих, который свято следовал традициям своей национальной школы, вряд ли смог бы рассмешить француза или англичанина, но успешно веселил Августа. Фрейлих просто-напросто всем грубил и при этом хохотал. Причин его смеха подчас никто не мог понять. Но смеялся Фрейлих так истово, с таким старанием, что невольно втягивал в хохот и остальных, особенно Августа, который хоть и жаловался, что от Фрейлиха у него «кишки болят», сам же первый вслед за шутом начинал хохотать по поводу и без повода.
Вдоволь насмеявшись, они решили съездить в цейхгауз и заняться гимнастикой. Дрезденцы привыкли к тому, что курфюрст все чаще разъезжает по городу в сопровождении не только драбантов, но и шута. Потому вежливые, хорошо воспитанные горожане уже нисколько не удивлялись, завидев вместе Фрейлиха и Августа, а лишь поспешно сдергивали с головы шляпу и кланялись вслед.
В цейхгаузе Август снял камзол, парик, швырнул их просто на пол, деловито потер одну ладонь о другую и принялся подтягиваться на перекладине. Зато Фрейлих, несмотря на то что гардероб его стараниями курфюрста был великолепен, одежду свою сложил аккуратно, чтобы случайно не смять, и в одном исподнем принялся кувыркаться на грубом ковре. При этом он опять хихикал и что-то шептал себе под нос.
— Чему смеешься, Иосиф?
— Тому, что в голове у меня нет ни единой мысли. Совсем ничего нет. Пустота.
— Не горюй. У меня не гуще.
— Вам легче. Если бы я носил одежду курфюрста, а не шута, то тоже мог бы себе позволить такую роскошь — не иметь в голове ни единой мысли. И никто не посмел бы меня за это упрекнуть.
— Эка невидаль! Надень мой камзол. Мы с тобой одного роста. И парик не забудь. А что, Иосиф, это идея. Побудь сегодня курфюрстом. Тогда ты поймешь, что управлять государством ничуть не легче, чем служить шутом… Ну вот, я же говорил, что камзол будет тебе впору. Теперь надень и парик. Фрейлих, неужели и я так же величествен в этом наряде? Нет, право, ты рожден для лучшей доли.
— В жизни не поменял бы положения шута на службу курфюрстом. Шут влиятельнее и свободнее.
— Что правда, то правда! — согласился Август. — А все же кого бы ты хотел видеть в победителях, Иосиф: царя Петра или же шведа?
— Я? — удивился Иосиф. — Что касается меня, то я хотел бы видеть одного повешенным на кишках другого.
Ни Фрейлих, ни курфюрст не сразу заметили, что они не одни в цейхгаузе. У двери стояла молодая женщина, модно одетая, в остроносых французских туфлях на высоком каблуке, с прической фонтанаж и в легком палантине, наброшенном на платье, отделанное кружевами.
— Вы здесь почему? — удивился Август. — И кто вы?
— Мне надо говорить с курфюрстом.
— Как вы прошли мимо драбантов?
— Я им сказала, что курфюрст назначил мне здесь свидание.