— Спасибо, ваше величество. Мы не можем найти слов, которые выразили бы всю глубину нашей благодарности! — поклонился королю Погорский. — Члены нашей общины во веки веков будут славить ваше великодушие.
Карл поморщился. То ли от боли — ведь рана, еще не зажила, — то ли ему не понравились слова Погорского. И совсем обычным, «не королевским» тоном спросил:
— Что вы сегодня делали?
— Слушали проповедь походного капеллана Михаила Энемана.
— О чем же он говорил?
— Он назвал десять разных причин, которые привели к катастрофе под Полтавой и Переволочной.
— Не одну, а десять? — удивился Карл. — Не многовато ли? Значит, Энеман разбирается в военных делах лучше, чем я. Не назначить ли его главнокомандующим в одной из будущих кампаний? Желаю вам всего доброго и счастливого возвращения на родину. Деньги вам выдадут завтра же.
Не улыбнувшись и даже не кивнув им на прощанье, король повернул к дому. Погорский и Крман низко поклонились уже удаляющейся худой спине короля.
— Что ж, теперь и вправду домой.
— Да, — сказал Крман. — Наверное… Подожди! Мне плохо. Дай руку.
Небольшой белый домик с красной черепичной крышей и двумя тополями у входа, желтая, потрескавшаяся от жары земля, стоящий поодаль колодец — все вихрем завертелось в сознании Крмана.
— Стой! — успел крикнуть он. — Я не могу идти. Левая нога. Я не могу ее согнуть.
Погорский понял, что начался очередной приступ — один из тех, в которые ввергали Крмана горевшие на холмах под Полтавой костры.
Крмана лечил, если это можно было назвать лечением, все тот же Михаил Энеман, который произнес речь о десяти причинах временного поражения шведов. Энеман, как и подобает каждому порядочному капеллану, обладал кое-какими познаниями в медицине. По просьбе Погорского он осмотрел больного, расспросил, когда и как начались головокружения и припадки. Затем уселся на табурет и принялся размышлять. Дряблые щеки свисали на грудь. Белесые брови топорщились. А серые глаза капеллана были спокойны, холодны. В них не угадывались ни чувства, ни мысли.
— Это болезнь не тела, а души! — изрек наконец капеллан. — Лекари здесь бессильны. Но я попробую помочь несчастному.
Действительно, как только Крман пришел в себя, Энеман начал осторожно расспрашивать, что именно его так потрясло в той стране снегов, волков, медведей и извечных беспорядков.
— А вы видели хотя бы одного волка или медведя? — спросил Крман.
— Нет, если честно, то не видел, — бесстрастно, без улыбки произнес Энеман. — И меня их волки и их медведи не интересуют. Более того, мне совсем не довелось наблюдать беспорядков. Зато я твердо знаю, что нас разбила вполне упорядоченная и хорошо обученная армия. Но речь сейчас о другом. Что с вами? Почему вы плачете? Именно сейчас вы должны рассказать мне, какая беда стряслась с вами. И тогда я обещаю употребить все мои знания и способности, чтобы спасти вас.
Слезы текли по седым небритым щекам Крмана.
— Я расскажу. Я обязан рассказать. Я чувствую, что больше не в силах носить все это в себе.
Энеман внимательно слушал. Не задавал никаких вопросов, не перебивал и не торопил Крмана. Может быть, именно поэтому Крман, останавливаясь и надолго замолкая, собираясь с силами, все же сумел изложить все то, что он пережил, начиная от внезапного визита Василия в Пряшев до того момента, когда он почувствовал, что костры на холмах возле Полтавы сводят его с ума.
— Не торопитесь, говорите медленнее! — время от времени постным голосом говорил Энеман. — Вы переставляете местами слоги в словах. Это от усталости. Не хотите ли вздремнуть?
Нет, Крман не хотел прерывать исповедь. Он боялся, что во второй раз не решится на нее. Капеллан не возражал. Лишь соломенные брови время от времени то ползли вверх по лбу капеллана, то опускались почти к самому носу. Позднее Энеман распорядился, чтобы Крману дали куриного бульона с сухарями. Подождал, пока тот поест, затем подал знак, что разговор следует продолжать.
— Сейчас я еще думаю о странной пьесе о датском принце Гамлете. Собственно, самой пьесы я не читал и не видел на сцене. Мне о ней рассказывали. В общем, этот принц посвятил свою жизнь тому, чтобы навести в своей стране абсолютный порядок. Может быть, эта пьеса пророческая. Не похож ли царь Петр на Гамлета, который теперь решил навести порядок в своей империи?
— Помилуйте, о чем вы говорите? Империя Петра никак не похожа на Данию. В Дании нет казаков, калмыков, башкир, Сибири, бунтующих стрельцов.
— Да, конечно. Но все же в России много странного и нам непонятного. Мне довелось беседовать со священником по фамилии Яновский. Его позднее повесили в Будицах по приказу вашего короля…