Саня шёл будить Петруху, затем они вдвоём выходили во двор, принимались бранить Лёху за то, что тот захлопнул калитку и за то, что он слишком долго ходил за пузырём – и, наконец, отворяли калитку и запускали засланца во двор. На этом месте, кто-нибудь из них обязательно задевал стоящую на парковке машину, и машина начинала выть автосигнализацией. Успокоившиеся, было, после Лёхиных воплей и звонков собаки, жившие здесь же, во дворе, просыпались и начинали аккомпонировать автосигнализации – а из соседних дворов им отвечали другие собаки. Лёха, Саня и Петро втроём, отчаянно матерясь, начинали носиться по двору Управы и загонять собак в будки, задевая при этом другие, стоявшие тут же, автомобили – и те тоже начинали истошно выть сиреной. А через некоторое время всё обязательно стихало… Окна нашей спальни выходили, в аккурат, на казачье подворье. Это было незабываемо…
Ещё казаки очень любили устраивать у себя во дворе праздники. Праздники были двух видов: застолья и порка виновных. Иногда эти два мероприятия объединялись в одно: выпоров очередных ренегатов и внутренних врагов казачества, станичники выставляли во дворе столы, накрывали их – и, рассевшись и приняв на грудь, начинали хором петь казачьи песни. Когда же бОльшая часть хора была уже не в состоянии петь самостоятельно, включали магнитофон и слушали записи песен в исполнении казачьих певцов Трофима, Круга, Кучина и Шуфутинского. Казачьи праздники, порою, затягивались часов до двух ночи, и это, почему-то, очень не нравилось жильцам нашего дома и соседних домов.
На четвёртом этаже, прямо над нами, жила Роза Исааковна. Эта Роза Исааковна происходила из старинного рода потомственных стомотологов, носила золотые серьги, золотую цепочку, золотые кольца и золотые зубы. Кроме того, Роза Исааковна была ярко обесцвеченной блондинкой – а в остальном, в её внешности преобладали семитские черты. Предки Розы Исааковны никогда не проводили никаких казачьих расказачиваний и не исполняли директив Якова Свердлова – они тихо-мирно лечили людям зубы, за что пользовались среди иркутян любовью и уважением. Но, видимо, Б-гу было угодно, чтобы именно Роза Исааковна стала грозой всего иркутского казачества.
Случилось это так: однажды, ещё в начале девяностых – то есть, до того, как мы с супругой переехали в тот самый дом, казаки устроили очередной свой праздник с непременным казачьим развлечением – поркой. Выпоров очередных виновных, станичники, по обычаю, накрыли столы, тут же перепились в хлам, и устроили буйную оргию: кто-то орал песни, кто-то по очереди махал войсковой шашкой, кто-то просто громко и с выражением матерился… Казачьи игрища затянулись за полночь: к этому времени, Роза Исааковна уже дважды спускалась со своего четвёртого этажа на двор к казакам, и делала им замечания. Как она рассказывала после, оба раза казаки отреагировали более-менее адекватно, но своих бесчинств не прекратили – а когда Роза отправилась к ним с третьим замечанием, кто-то из этих ухарей что-то такое ей ответил… не совсем хорошее. Касаемое её, Розы, происхождения…
Роза Исааковна поднялась к себе на четвёртый этаж, зашла на кухню, открыла холодильник. В холодильнике, в специальных ячейках на дверце, лежали сырые яйца. Тридцать штук сырых яиц… Тогда Роза открыла окно, вооружилась яйцами, и, заняв удобную позицию, принялась метать свои "снаряды" в иркутское казачество.
Подвергнутые атаке с воздуха, казаки в испуге убежали в свою Управу и забарикадировались в ней. До утра всё было тихо и спокойно: судя по всему, казаки вспомнили боевые традиции пластунов, и бесшумно, поодиночке и небольшими группами покинули двор Управы и рассредоточились по местам своей постоянной дислакации. А Роза Исааковна до утра проспала спокойным сном – таким, каким спят усталые герои сразу же после совершения Подвига.
Но это ещё не конец истории: через неделю, в ясный и погожий воскресный день казаки вновь собрались во дворе Управы. Они вынесли на двор скамейку, расположили на ней очередного ослушника с заголённым афедроном, и приготовились, было, приступить к экзекуции… Сердце наблюдавшей за всеми этими казачьими манёврами Розы Исааковны дрогнуло – о, это женское сердце! – и наша соседка вновь заняла стратегическую позицию на подоконнике, вооружившись яйцами.
Я не знаю, тренировалась ли прежде Роза Исааковна в метании яиц по движущимся клоунам, но, судя по её рассказу, все её снаряды достигли цели. Правда, рассказ из её уст об этом я услышал уже значительно позже – а тогда, в 1993 году, про эту женщину-снайпера я узнал ни где-нибудь, а на общевойсковом казачьем круге, куда меня занесла нелёгкая журналистская доля. На этом круге казаки через равные промежутки времени кричали: "Любо!!!" в ответ на всякие предложения атамана – а атаман, принявший перед кругом на грудь, до того сомлел в душном зале, что после объявления перерыва не мог встать со стула. Кончилось тем,что перед пьяным атаманом просто опустили занавес, и пара есаулов просто увела батьку со сцены под руки.
Так вот, собственно, на том кругу и услышал я впервые о нашей Розе Исааковне и её легендарной меткости. Выступавшие казаки сменяли друг дружку на сцене, каждый из них в своём выступлении говорил о трудностях возрождения казачества, о затаившихся тут и там врагах, кои этому процессу всячески мешают и вредят. Наконец, на сцену поднялся очередной выступающий, поведавший собравшимся о страшном жидо-ментовском заговоре, имеющем место быть в нашем родном городе:
– Ить, сколько ж эта жидовня пархатая кровушки казачьей в Гражданскую пролила! – сетовал станичник, – а ведь всё им, христопродавцам, мало! Все вы знаете о том, – продолжал он с серьёзным видом, – что гнусная жидовка, которая живёт рядом с нашей Управой, регулярно закидывает казачество сырыми яйцами! – по залу прошёл возмущённый гул, а оратор продолжал: – месяц назад, когда мы Кольку с Юркой приговорили выпороть, эта гнусная баба опять обкидала нас яйцами! Я Юрку должон был пороть – так она мне в папаху прям яйцом зафинтилила! Папаху таперь не отстирать – а яйцо протухло, и воняет оттедова, из папахи-то!… Но самоглавное: милиция у нас заявления не принимает на эту бабу, ржут менты над нами! Где справедливость, братья-казаки? Доколе жидовня глумиться над нами будет?…
…Сейчас, вспоминая всё это, мне кажется, что я был свидетелем какого-то спектакля в Театре Абсурда. Но ведь тогда, в начале 1990-х, ни мне, да и никому всё это абсурдом не казалось. Наоборот, казалось, что возрождающееся казачество – это всерьёз и надолго; что схлынет первая пена, уйдут со временем маргиналы и горлопаны – и казаки займут какое-то своё место в обществе, "впишутся" и во время, и в социум, займутся своим традиционным делом -казачьим земледелием и службой в армии. Отчасти, так и случилось. Но – лишь отчасти: совсем недавно встретились мне на улице двое колоритных персонажей – два вечных алкоголика, обитающих в центре города. Прежде я не раз встречал их возле гастрономического магазина №1, где они, обычно, шмаляли у прохожих мелочь на опохмел… Нынешней осенью они попались мне навстречу: одеты они были в ношенные армейские гимнастёрки с литерами "И" на жёлтых погонах и шевронами Иркутского Казачьего Войска на рукавах. На головах у них были фуражки с жёлтым околышем, на ногах – кирзовые сапоги. Больше всего меня умилило то, что оба они были в синих спортивных трико с вытянутыми коленками – и где уж выкопали такой раритет? – на которые были нашиты жёлтые лампасы. Встретил я их там же, возле Гастронома №1. Они сосредоточенно подсчитывали мелочь. Увидев меня, один из них произнёс:
– Слышь, друг! Тут такое дело… Не хватает немножко… Может, добавишь?
На дело возрождения казачества мне никаких денег не жалко: дал им сотенную, к их великой радости. Велел выпить во здравие Императорского Дома, и за возрождение в России монархического строя. Они, кажется, не поняли, о чём я…