Три комнаты им бывают нужны только раз в неделю, да и то не всегда. Юля учится в интернате Святой Маргарэт, и ее отпускают только на субботу и воскресенье. А Сережка каждое утро ездит в Лондон, где пытается учиться в Принц Альберт Текнолоджик хай скул.
Миссис Самюэль относится к ним как к каким то сильно пострадавшим беженцам. Ее муж умер два года назад от рака легких. А единственный взрослый сын уже пять лет как работает в Канаде. Миссис Самюэль все показывает его фотографии, вот он в футбольной форме, вот он в школьном блэйзере и полосатом скул-тай.
— Хороший мальчик! Никак не хочет жениться. Не хочет порадовать меня внуком. Джон так и умер не дождавшись… Вот приедет в сентябре, вы с ним познакомитесь, и он вас непременно очарует. В школе, все девчонки были влюблены в Генри. Может он на вас женится, а?
И миссис Самюэль хохочет, довольная своей шуткой. А может, и не шуткой.
— Я вот все гляжу на вашу девочку, на Аню, и мечтаю… Будто это моя внучка…
И здесь миссис Самюэль уже не хохочет, а вытирает платочком слезку, скатывающуюся из лучащихся морщинками глаз.
Аня… Она родилась здесь в Англии. На седьмой месяц по их отъезду из России.
Перебраться на Остров помогли Димкины греки. Вернее — киприоты. Все эти визы, паспорта и формальности — только для людей без денег и связей. Волшебное слово «Дима Заманский» открывало в Греции любые двери. И вот, они уже греческие подданные. Гречанка Марина Кравченко. Грек Сережа и такая же гречанка Юля. А в их греческих паспортах — бессрочные британские визы…
И Анечка… Теперь и Анечка не то гречанка, не то англичанка…
Энн Кравченкоу… Так ее их детский доктор мистер Сашди называет. Индус, между прочим.
А в Англии — вообще много врачей негров и индусов. Маринка когда рожала — в Лондоне, в клинике Святой Барбары, роды у нее принимал самый натуральный негр. И когда, общаясь с другими роженицами, Маринка выразила свое провинциально — русское изумление, индифферентные британки многозначительно поглядывая на потолок, где верно должно было быть их небо, цедили сквозь зубы, — что бы мы без них только делали?
Анечке скоро уже годик. Она еще не ходит сама, но Маринка любит водить дочуру по комнатам, держа ее за кончики крохотных пальчиков. Ди-ди-ди, — говорит Анечка, и пускает пузыри. А потом говорит, — Пф-фффф! И снова — Ди-ди-ди… И ходит, и старается… И пыхтит. А отпустишь пальчики, и хлоп! Сразу на попу…
Маринка не хочет покупать всех этих повсюду рекламируемых самодвигающихся вольер. Пусть так учится! Девочка здоровенькая родилась. Шесть фунтов две унции. Доношенная. И родилась легко. Правильно родилась.
— Вы ее учите русскому? — изумлялась миссис Самюэль, — учите ее сразу английскому! Неужели вы собираетесь возвращаться в этот кошмар?
Миссис Самюэль смотрит телевизор, а там когда показывают Россию, показывают все один и тот же сюжет: старухи заскорузлыми руками стирают старые кальсоны в холодной речке, по которой плывет лед. А из труб комбината валит ядовитый фиолетово-зеленый дым. Потом показывают еще каких то расхристанных солдат, что в Москве просят у иностранцев сигареты и деньги. Потом Чечню… Один раз показали их Новочеркесск. Маринка аж подпрыгнула в кресле, — миссис Самюэль, миссис Самюэль, лук, итс май хоумлэнд! Показывали интервью с генералом Батовым. Он стоял на их главной площади, там где их универмаг… Их универмаг.
При тех расходах, что Марина теперь делает здесь, тех денег что она выручила от продажи их универмага должно хватить еще года на четыре. Главное, чтобы Сережка выучился и Юлька адаптировалась. А там и она — Маринка работать пойдет. Теперь все не кажется таким страшным.
— И учите ее сразу английскому! Зачем вам этот русский? Слышишь меня, гуд голли мисс Энни!
А и то, может правда? Но что то сидящее глубоко внутри, заставляло ее разговаривать с Анечкой только по-русски.
Наверное, в память о так и не увидавшей внучку маме. И о папе. И об отце Борисе. И о Мишке. Непутевом Аничкином отце.
Инглиш черч ей не понравилась. Все как то не так. Не по-русски, не по душе как то.
И иконок милых нет. И служба совсем иная. И даже не в том дело, что по-английски. На церковно-славянском в их родном храме Рождества Пресвятой Богородицы, тоже не все понятно было. Но там как то все было по душе. А здесь — даже свечки, и те не как у русских людей. Толстые и короткие.
Ближайший православный храм был только в Лондоне. Она нашла в справочнике номер. Позвонила. Ответили по-английски. И она трубку повесила.
А выручила миссис Сэмюэль.
— Как? Ты не можешь найти ортодокс рашен черч? Такая церковь есть в Саутгэмптоне. Мы поедем туда к моей кузине Салли. В этот же уикенд.
За год жизни в Англии, Маринка так и не привыкла к левосторонней езде. Миссис Сэмюэль сама за рулем своей красной «двести шестой» пежо выглядела лет на десять моложе своих шестидесяти. И помаду губную под цвет машины специально подобрала.
Она ловко крутила руль, ловко вертела своей забавной — в кудряшках — головкой, поглядывая назад при перестроениях из ряда в ряд и при опасных здесь правых поворотах, ловко щелкая ручкой передач и болтая без умолку.
— Вы русские очень умные и талантливые. Но вы совершенно не умеете поддерживать традиции. А только традиции дают стабильность и хорошую жизнь. Вот взять моего Джона. Он работал инженером в электрокомпании. Он любил крикет и футбол, каждую пятницу он ходил в свой паб. Но каждый сентябрь мы ездили с ним на Майорку. И наш Генри — тоже любит крикет и футбол. И тоже каждую пятницу он ходит в свой паб. И когда у меня будет внук… (и здесь миссис Сэмюэль почему то выразительно посмотрела на Маринку), он тоже полюбит футбол и крикет. Это в нас запрограммировано. И в этом залог нашей стабильности. У нас всегда будет королева или король. У нас всегда будет Парламент. Мы всегда будем островом. Наши мужчины всегда будут смотреть футбол со своими друзьями в своих любимых пабах… И поэтому у нас никогда не будет социальной революции и гражданской войны.
Вы, русские, вы очень умные и талантливые, но вы не стремитесь строить свою жизнь на накопленном. Я не имею ввиду только материальное. Хотя и это очень важно. Важно иметь свой дом. А у вас — у русских, у многих ли есть свой дом?
— У меня — есть свой дом, — твердо ответила Маринка
— Но там же война?
— Война кончится
— У вас? Ты думаешь, что у вас это когда то кончится?
Миссис Сэмюэль замолчала, сбитая с толку упрямой Маринкиной уверенностью.
Миссис Сэмюэль не понравилось, что Маринка осмелилась ей возражать.
Как эти русские, эти русские, которые живут столь вопиюще бедно. Как они еще осмеливаются не соглашаться, когда им говорят разумные вещи о традициях и корнях стабильности? Их учат уму-разуму, а они словно неблагодарные готтентоты или неразумные зулусы, проявляют какое то необъяснимое упрямство. Это бесило миссис Сэмюэль. Как так можно? Эти русские — они напирают против очевидного, они иррациональны, вся красивая и благополучная жизнь Европы служит доказательством их неправоты. Но они с дурацким упрямством не желают ничему учиться, предпочитая свой опыт. Свой опыт, который не принес им ничего хорошего.
— Вот ты посмотришь, как живет моя кузина Салли. Ее дом был построен еще в тысяча семьсот сороковом году. И он всегда принадлежал их семье. Это традиция. Ты понимаешь меня? Когда твой папа дает тебе свой дом, дом в котором ты родилась — в этом очень важная основа жизни. Это залог уверенности в том, что жизнь будет предсказуемой на много лет вперед. А это очень важно. И я не понимаю, как вы можете жить в России, когда никто у вас не уверен в том, будет ли он жив через пять лет и где будет его дом? Мы хорошо живем потому, потому что мы можем планировать нашу жизнь на всю ее длину. Когда я выходила за Джона, я знала, что через десять лет у нас будет определенный доход, деньги, собственность. И что через двадцать лет у нас будет денег больше, чем было через десять лет после свадьбы. И поэтому мы заводим детей и растим их….
— Мы тоже заводим детей и растим.
— Но вы растите их в Англии…