Люба отца не осуждала: он честно выдержал год после смерти матери, не торопился забывать о ней, как некоторые другие мужчины. Старался тяжелой работой заглушить мысли о женщинах вообще, но природа все же взяла свое.
Правда, Люба в течение этого года тоже на месте не сидела. Она сходила в правление, где атаман лично помог ей записать в станичную регистрационную книгу решение о том, что вдове героического казака Василия Бабкина принадлежит половина его пая – пятнадцать десятин, которые по просьбе самой Любы были отмерены и застолблены.
И почти тут же, не небольшом косогоре по прозванию Сорочий, который примыкал к ее десятинам, началась стройка, каковой в станице до сих пор не было.
Едва установилась после дождливой весны теплая сухая погода, к косогору двинулись подводы с камнем и песком, и застучали своими инструментами рабочие, которых наняла Люба, чтобы они выложили щебнем широкую дорогу от станичного шляха к косогору, на котором Люба с помощью работников что-то мерила шагами и какие-то веревки натягивала.
Дорого было строить из камня, ох, как дорого! Но Люба договорилась с отцом, что когда деньги, поделенные между нею и родителями Василия кончатся, отец даст ей взаймы из Сёмкиных денег, тем более что восемь лет они ему не понадобятся.
Весть о том, что Семен отправлен на каторгу, пронеслась по станице, вызывая удивление казаков, и, как ни странно, понимание.
– Семка всю жизнь мечтал о том, чтобы самому коней разводить, – говорили одни, – а на те деньги, что казак может в бою добыть, арабского скакуна не купишь!
– Он, говорят, лишнего себе не взял. Семь коней добыл – столько ему начальство оставило, семь и в станицу пригнал. Не он бы, так другой. Не у своего друга казака, а из добычи. Не украл, а поменял…
Но это говорили уже совсем молодые и резвые. Сторонники того мнения, что все дело в чиновниках, которые норовят казака законной добычи лишить.
Пожилые казаки были куда суровей.
– У самого царя украсть насмелился! Где такое видано?!
Женщины вздыхали:
– Вот напасть на семью навалилась! Когда Семен с каторги вернется, уже Гришка подрастет, парубком станет. Ему самому тридцать лет стукнет.
– … Ничего, жениться еще успеет, хоть уже не молоденький, а и детей заведет. Казаки постарше женятся, и ничего…
Гораздо ревнивее относились станичники к тому, что рабочие-иногородние строят для Любы Бабкиной дом. И чего она так вознеслась? Подумаешь, муж был урядником. Так в станице много урядников. Вон, даже вахмистры есть. Не говоря уже о том, что станичный атаман по чину войсковой старшина12.
– Бедный Васька, – судачили злопыхательницы. – Первая жена родами умерла, а вторая – родить не смогла. И ведь они целый месяц прожили. Так и не оставил после себя родного семени… Выходит, Любка бесплодная?
Чего греха таить, кое-кто ей завидовал. Никто из вдов в станице не жил так привольно и богато, как эта молодая вдова. Что захотела, то и делает, ни на кого не оглядываясь.
Родители Василия деньги, которыми поделилась с ними Люба, отложили на старость, а эта ничего не боялась, тратила, не считая.
Тут завистники были не правы. Люба все считала. Она и в школе отличалась от многих учеников тем, что умела быстро складывать в уме самые большие цифры. Учитель математики даже приговаривал:
– Эх, Гречко, тебе бы парнем родиться, не иначе, до министра финансов могла дослужиться.
Люба не хотела быть министром, но она хотела жить не так, как жили станичники, а так, как живут богатые люди в городе. Она побывала в Екатеринодаре всего однажды, но высокие двух-трехэтажные дома, видневшиеся в центре, пусть и не сплошь, не повсюду, но там, где они были, выглядели богато. И все рядом с ними выглядело по-особому. Каждому становилось ясно, что здесь живут люди особенные, не такие, как все. И тогда она себе будто клятву дала: когда-нибудь и у меня будет такой же дом!
Когда Люба начала стройку, она еще не знала, кто будет заниматься непосредственно домом. Так что сначала каменщики делали самую несложную работу. Но Люба понимала, для того, чтобы выстроить двухэтажный дом, ей нужен руководитель строительства. Настоящий. Тот, который умеет строить каменные дома.
Она подумала про «городок». Вот где были специалисты всех мастей! Идти самой, искать, ей не хотелось. Люба боялась, что не сможет как следует с ними договориться. Не сможет толком объяснить, что ей нужно. И вообще, если только строители почувствуют, что у нее есть деньги, то, пожалуй, и обманут.
В общем, она опять пришла к атаману. Нарочно оделась поскромнее, и говорила с Павлюченко, все больше опустив глаза. Он не должен был видеть в них огонь решимости и желание достичь своей цели, которые вполне мог бы принять за гордыню.