Глава тридцатая
Через год после приговора – Семена за конокрадство приговорили к восьми годам каторжных работ – семья Гречко получила с каторги письмо, в котором их сын и брат рассказывал родным о житье-бытье. Отец прочитал вслух, повздыхал, а потом Люба взяла его себе и постоянно перечитывая, выучила наизусть.
Семен не любил жаловаться, но даже в тех редких строчках, в которых он описывал свое житье-бытье, чувствовалось, как несладко ему живется.
Зато Семен подробно описывал устройство соляного промысла, как будто его родственники тоже собирались соль добывать.
Любу поразило то, что солевой раствор в солеварню подается по деревянным трубам, сделанным из выдолбленных внутри бревен, щели между которыми заливались самой обычной смолой.
Вряд ли, она тоже могла бы пользоваться выдолбленными бревнами, но ей хотелось, чтобы в доме, который для нее строили, была вода. Она сама не видела, как воду проводят в дома, но была уверена, что это можно сделать.
Как Люба тогда утерла нос станичникам, если даже у атамана во дворе имеется колодец, а про воду в доме никто и не заговаривает! Правда, и двухэтажных домов ни у кого нет. Богатые казаки до сих пор строят хаты, пусть и покрывают их уже не камышом, а черепицей или даже листовым железом.
Хаты на подворье строятся одна за другой, по мере того, как растут семьи сыновей, порой даже их подводят под одну крышу.
И богатство считается вовсе не каким-то особым домом – живут так, как жили отцы и деды, а поголовьем скота, количеством земли, для обработки которой богатым казакам уже не нужно надрываться самолично. Для этого имеются иногородние. Они нанимаются либо работниками, либо отдают часть урожая за аренду земли.
А Люба захотела выделиться по-другому. Возможно, часть земли и придется сдавать, но нужно было поставить дело так, чтобы оно не зависело от погоды. То есть, к примеру, разводить скот. Не скаковых лошадей, как об этом мечтал ее брат Семен, а хороших высокоудойных коров, или бычков на мясо. Да мало ли! Нужно будет позвать финансиста, который бы все это просчитал, а потом животновода, который бы смог наладить мясомолочное производство. Рабочие руки всегда найдутся! А сейчас ей самой придется прикинуть, имеется ли у нее под такие грандиозные планы обеспечение?
То есть, оно имеется, но Любе не хотелось бы, чтобы об этом кто-то знал. И так уже удивляются, откуда у Василия оказались такие большие деньги? Кажется, она совсем запуталась при попытке всех обмануть и никому не признаться, что у нее есть деньги. И очень даже хорошие.
Сейчас все-таки главное – выстроить дом. Может, она и ошибается, и нужно все делать одновременно: закупать скот, строить хозяйственные постройки, покупать пастбища…
Нет, вначале дом! Нужно упереться, стоять на своем, чтобы никто не мог ее переупрямить и сбить с пути, на который она встала.
Главное, дверь из ее дома ни за что не будет выходить прямо в конюшню. Конюшню строители уже ставят в стороне. При ней будет небольшая хатка с земляным, как водится, полом, и в ней будут жить конюх и сторож. В свою конюшню она поставит семь лошадей брата, пять лошадей ее собственных, из тех, что пригнали в станицу как наследство Василия. Она будет за ними ухаживать до тех пор, пока Семен не вернется. А потом доверит ему и своих лошадей, чтобы заняться только коровами. Леонид сказал, что построит ей ферму, где будут содержаться коровы. Со временем у Любы появится свое стадо.
Для этого молодой хозяйке придется нанять работниц из городка. Мысли ее начинали путаться. Она не привыкла задаваться такими большими планами. И всегда над нею кто-то стоял: сначала родители, а потом – пусть и ненадолго – муж. Словом, ей хотелось так многого, что мысли разбегались, и не у кого было Любе попросить совета, потому что все ее старания почему-то принимались станичниками, мягко говоря, настороженно.
Наутро – Люба все еще жила в родительском доме и хозяйственными делами продолжала заниматься там же – отец робко намекнул, что со временем в дом придет, как он сказал, новая мама. Видно, слово мачеха к своей возлюбленной ему применять не хотелось. А с другой стороны, куда денешься: мачеха, она и есть мачеха.
У самой Матрены Журбы хозяйство тоже было крепкое, но Михаил Андреевич ни за что не хотел «идти в примаки». Зачем, пусть Матрена в его дом приходит, как жене положено. Возможно, Матрена и сама этого хотела, но она была слишком хитра, чтобы в том признаться. У нее тоже, как и у падчерицы, были свои большие планы.
Люба подумала, что не заговори она о том с родителями Василия, пришлось бы ей остаться у них на всю жизнь… А как, к примеру, она могла бы найти себе мужа, при живых-то свекрах? Как бы они ее ни любили, а видеть, что жена покойного сына с кем-то хороводится…