— Дедушка, что случилось, что случилось? — пристал я с расспросами, стараясь в то же время завладеть ружьем.
— Серый к нам в гости пожаловал, да вместо ягнятника, угодил в колодец… Хочешь взглянуть, а?..
— А он не выскочит? — осведомился я предусмотрительно.
— Эх ты, трусишка! А еще за ружье берется.
Не без робости заглянул я в колодезь, так как знал, что воды в нем было воробью по колени, и, следовательно, серый гость утонуть не мог. Действительно, он сидел на дне и только зубами пощелкивал. Когда ему протягивали палку, он впивался в нее клыками, и его приподнимали таким образом на аршин и боле. Хоть колодезь был и не глубокий, но выбраться оттуда серому было не под силу.
— Как же его угораздило в колодезь угодить? спросил я деда.
— Очень просто, — ответил он, — Здесь в частоколе выемка, — вот он и захотел без особых затруднений перебраться в усадьбу. Размахнулся, да не рассчитал расстояния, — попал на сруб, видно, а сруб скользкий, — видишь, как гололедица его отполировала? Оборвался, ну, и пиши пропало!.. Пожалуйте на дно, миленький!..
Толпившиеся у колодца люди громко засмеялись, а кучер Остап предложил взять серого живьем и приковать на цепь, но предложение его не встретило сочувствия и вызвало энергичные протесты со стороны баб. Когда собравшиеся вдоволь налюбовались пленником, дедушка собственноручно пристрелил его из своего старого штуцера, и вскоре любопытные стали расходиться; а я остался с Остапом и долго рассматривал распластанного на снегу зверя.
Прибежавшие братишки чуть не плакали, что проспали «главное» и не видели волка в западне, когда он сердито скалил острые зубы.
— Вот бы сделать чучело из этого янычара — заметил подошедший к нам дед.
— Почему вы, дедушка, так его называете? — послышались вопросы.
— Почему?.. А вот я вам расскажу, как турецкие янычары хотели Сечь истребить, — тогда вы сами все разберете… По делам вору и мука, — пусть не нападает исподтишка!
— Когда же вы, дедушка, расскажете нам про янычар?
— Как-нибудь вечерком!
— Сегодня!
— Может, и завтра. Завтра сочельник, — вот мы натопим печь потеплей, заберемся на наш диван, да и за рассказы….
На следующее утро нам привезли из лесу елку, да какую елку!.. Стройную, ветвистую… Сейчас видно, что Остап хотел расположить нас на все святки… Прелесть, что за елочка!.. Целый день мы ее принаряжали, затем поставили в теплый угол, чтобы она обогрелась и еще пышней расправила свои зеленым ветви. С нетерпением поджидали мы сумерек, собственно, с той минуты, когда в небе вспыхнет вечерняя звезда! Незадолго до её появления в морозном воздухе зазвенела рождественская коляда. Вот двери распахнулись, и в комнату ввалилась гурьба деревенских ребятишек. Все это были наши добрые знакомцы, пришедшие колядовать. Они потирали свои красные от холода ручонки и звонкими голосами пели коляду:
Получив гостинцы за колядование, маленькие певцы направились дальше, обещая явиться к нам со звездой и вертепом.
Наконец и вечер пришел. После вкусной кутьи и душистого узвара мы схватили дедушку — кто за руку, кто за полу сюртука — и потащили к дивану.
В сказках существует ковер-самолет, на котором можно летать по белу свету и видеть диковинные вещи. Для нас старый широкий диван играл роль ковра-самолета. Стоило нам взобраться него, — и фантазия наша уже не знала ни узды, ни препоны.
— То, что вы сейчас услышите, голубята мои, случилось как раз на Рождество, — сказал дед. — Зима стояла лютая, мороз без помехи разгуливал по белой степи, по днепровским порогам и заливам. А когда прилетал ему на подмогу холодный ветер, то в степи замерзали овечьи отары, погибали пастухи, что овец пасут, гибли одинокие путники, до дна вымерзали, мелководные заливы, и рыбы пропадало видимо-невидимо.
Декабрь был на исходе: приближалось время рождественских святок, и в Сечь спешило много народа. Казаки покидали зимовники, — оставляли и охоту, и рыбный лов, чтобы вовремя поспеть в Сечь где можно так погулять, так провести праздник, как умели его проводить запорожцы. Но не только веселье да гулянки привлекали запорожцев, нет, они твердо помнили, что в первый день нового года предстоят выборы всей старшины. Сечевики не любили, чтоб старшина засиживалась и слишком прибирала к своим рукам власть. Доброго атамана можно и оставить, а от худого легче избавиться, если он призван на один только год.