В конце жизни Ахмед Ясави привлек к себе множество мюридов, был окружен славой и почетом. Целью Ахмеда Ясави было «при жизни умереть», удостоиться непрерывного обще ния с творцом. В хикматах об этом говорится неоднократно: «Вот поэтому я вошел в келью под землей в 63 года…», «В понедельник на рассвете я вошел в землю». Сорок дней в непрерывном посте и молитвах провел Ходжа Ахмед в своем подземелье. В память об этом его уединении приверженцы его тариката совершали в зимнее время зийарат или чиле — поклонение могиле шейха.
Оставшуюся часть жизни шейх Ахмед Ясави провел в своей келье-пещере, не выходя на дневной свет, продолжал руководить мюридами. По преданию, когда он молился, его келья чудесным образом вмещала в себя до 99 000 мюридов, произносивших как один человек: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!»
Умер Ясави глубоким старцем в 1166 году. Он был похоронен со всеми почестями как святой в сооруженном для него небольшом мавзолее недалеко от места его уединения. Мавзолей его впоследствии стал местом паломничества и поклонения мусульман.
Он оставил после себя двух дочерей — Джемальханым и Гаухар-Хуштадж. Единственный сын Ибрагим умер еще при жизни отца.
Туркестан — древняя столица казахского народа. Казахи не были особенно набожными, но обычай побывать у стен священного Туркестана и поклониться праху Ходжи Ахмеда стремился соблюсти каждый. Поэтому казахи говорят: «В Мекке-Медине — Мухаммед, в Туркестане — Ходжа Ахмед». «Если два раза съездишь в Туркестан к Ходже Ахмеду — это равно совершению хаджа в Мекку». Все знаменитые казахские деятели: ханы, бии, султаны, батыры были похоронены у стен мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави. Внутри мавзолея есть знаменитый тайказан — большой котел, в десять петель которого вдеты 10 знамен. Это символ объединения десяти основных племен, составивших основу казахского народа. Котел считается святым предметом у кочевников и показывает вечное единство десяти племен. У казахов есть выражение: «десятизнаменный алаш». Алаш — военный клич казахов против врага, святое слово. Когда звучал призыв «Алаш!», вздрагивала вся казахская степь, и казахи седлали коней.
Башпай
Коркут сорок лет прятался от смерти и вот, наконец-то, нашел прибежище на волнах Сырдарьи, которые волшебным образом берегли великого музыканта на воде, сверху которых была постелена попона от верблюдицы. На этих волнах Коркут непрерывно играл на кобызе, и смерть, которую отпугивала музыка, не могла близко подойти к Коркуту.
Еду Коркуту ежедневно приносила его младшая сестра по имени Актамак («Белое горло»). Однажды, когда Коркут сидел и ел пищу, которую принесла ему сестра, подул на реке сильный ветер, поднялись высокие волны. Все вокруг закачалось, и нечаянно носок сапога Коркута коснулся ноги его сестры. И этот невольный случай запал в сердце впечатлительного Коркута, как свидетельство его неловкости, и он до самой смерти чувствовал себя перед младшей сестрой виноватым.
Так прошло много лет. Коркут, избегая на волнах Сырдарьи смерти, прожил почти сто лет, звуками своего волшебного кобыза отдаляя несчастье. Но в один из дней смерть все-таки нашла способ добраться до него. В тот день Актамак, приплыв, как обычно, на лодчонке, принесла Коркуту еду. Старый мудрец поел и решил немного вздремнуть. Усталый Коркут заснул, кобыз его перестал играть. Этим воспользовалась маленькая змейка, которая пряталась среди вещей и посуды, принесенных сестрой. Она подкралась к Коркуту и ужалила его.
Так смерть, сто лет охотившаяся за Коркутом, прикинувшись маленькой змейкой, все-таки настигла его. Коркут от укуса змеи проснулся и тут же почувствовал, что яд растекается по всему его телу. И тогда он, увидев, как его младшая сестра Актамак плачет в горе, стал прощаться с ней и со всем миром. Он сказал: «Я сожалею, что смерть все-таки настигла меня, как я от нее ни убегал, как ни берегся. И еще я сожалею о том, что в тот день, когда на Сырдарье поднялся ветер и все вокруг закачалось, я ударил тебя нечаянно носком своего сапога. Это моя не прощенная тобой вина. Прости меня за это сейчас. Я думаю, что на берегу священной реки Сырдарьи готова могила для меня. Когда будете хоронить, положите в могилу мой кобыз, с которым я был неразлучен. Я умру, но имя мое останется в памяти потомков. Прощай, дорогая! Не плачь! Не плачь, слезами не поможешь».
Сестра его продолжала плакать, произнося при этом: «Мой великий старший брат! Высокая моя гора! Золотой мой!»