Скорлупка-Темечко вышел из юрты и стал очищать. Тут слетелись мухи и закружились возле него. Одна села ему на темя. Скорлупка-Темечко ударил по ней и разбил себе тонкий череп.
Товарищи сидят в юрте и ждут, когда он принесет очищенные кишки. Наконец Соломенные-Ножки не вытерпел.
— Пойду посмотрю, что он делает.
Вышел он и увидел — Скорлупка-Темечко лежит мертвый с разбитым черепом.
— Ах, как жалко жигита! — сказал Соломенные-Ножки и ударил себя по ляжкам руками.
Тонкие, как чий[10] ляжки переломились, упал он и умер.
Вышел, не дождавшись товарищей, В-Волосинку-Горлышко, посмотрел на два трупа и удивился.
— Ой-ой! — вскрикнул он.
Тут его горло, тонкое, как волос, разорвалось.
Сорок небылиц
Было то или нет — суди сам.
В давно прошедшие времена один хан народом повелевал, народ от этого хана беды претерпевал. Хан делал, что хотел, народ молча все терпел.
Играет кровь у бездельника-хана; от выпитого вина потерян разум, объявил хан своему народу:
— Если — кто бы он ни был — без задержки расскажет мне сорок небылиц, такого человека я с головы до пяток осыплю золотом. Я одарю его богатством, достаточным на всю его жизнь. Если такому человеку будет угодно, я выдам за него свою дочь, посажу рядом с собою, сделаю своим визирем[11]… Но если — кто бы он ни был — в рассказе его окажется хоть одно слово правды, — такого рассказчика у тут же повешу!
Объявление хана дошло до ушей всех. «Без надежды — один сатана», — говорит пословица: у многих зачесались языки, многим захотелось ханской награды.
Голодные бедняки, безлошадники, те, кого нужда связала по рукам и ногам, захотев сразу разбогатеть, подумали: «Что тут трудного? Тот, кто уже разделся, не побоится нырнуть». Рассуждая так, они являлись перед ханом, и немало невинных люден было повешено.
Другие же, в особенности приезжие, представ пред грозным ханом с готовой сказкой на устах, увидев повешенных, от испуга не могли ничего сказать, лишались рассудка и, таким образом, тоже напрасно погибали.
Ханский дворец весь был завален повешенными и заставлен виселицами, когда перед ханом предстал один мальчик-сирота, задавленный нищетою, захудалый, вшивый, ни разу в жизни досыта не наедавшийся, весь в лохмотьях, с посиневшими губами, с израненными ступнями и растрескавшимися ладонями.
— Душа моя, — сказали мальчику люди, сидевшие у порога ханского дворца, — ты совсем юн, как бесперый гусенок; здесь побывали люди гораздо старше тебя, и то погибли напрасно. Неужели с юных лет ты не находишь места в жизни? Ко всему надо спешить, кроме смерти, — говорит пословица. Послушайся нас, вернись!
Мальчик, не слушая их, вошел в ханский дворец и приветствовал хана, согнув колени. Хан спросил:
— Ну, что хочешь сказать?
— Таксыр[12], я пришел рассказать вам сорок небылиц, — ответил мальчик.
Хан, насмехаясь над мальчиком, молвил:
— Как сможешь ты справиться с задачей, с которой и взрослые не справились?
— Не тот знает, кто много жил, а тот знает, кто много видел, говорит пословица, — ответил мальчик.
— На заре жизни ты напрасно погибнешь, — сказал хан.
— Таксыр! Моя жизнь не краше, чем у тех, кого ты повесил. Но уж если падать, говорит пословица, так падать с хорошего верблюда.
— Если так, рассказывай, — разрешил хан.
— Таксыр! — начал сирота. — То, о чем я хочу тебе рассказать, было еще тогда, когда небо было не больше потника, а земля не крупнее седла, и меня еще не было вовсе на свете. В то время я был еще в семени отца, в утробе матери и кормился тем, что пас лошадей своего внука. За пятнадцать лет я заработал себе на калым[13], поскорей родился, сосватал себе невесту и женился. Самый младший из пятерых моих детей как раз вчера достиг двадцати пяти лет, сейчас он на десять лет старше меня самого.
Однажды в знойный летним день я погнал лошадей моего внука на водопой к разлившемуся по всей степи колодцу. О таксыр! Вы сами поймете, какой жаркий был день; вода в колодце замерзла, лед был толщиной в рост человека. Не слезая с коня, я стал рубить его топором, чтоб добраться до воды, да не вышло, только топор выщербился. Тогда я засунул топор за воротник, вынул из кармана лом, чтобы пробить лед, — да не вышло, только лом согнулся. Не зная, что делать, я стал теряться, по тут меня осенила счастливая мысль: я схватил себя за глотку, оторвал голову от туловища и один раз слегка ударил по льду своим виском. Ой, таксыр мой, тут ни одного словечка лжи: лед тотчас разломался, и столько воды вытекло, что я спокойно напоил своих лошадей, поставив их в один ряд. К счастью, колодезная вода оказалась соленой, и лошади напились так, что животы их раздулись, и потом охотно стали пастись на льду, где росли густой ковыль и высокая полынь.