Однако, своей радетельной службой донцы нажили себе врагов в своей же собратии, врагов ненавистных, злопамятных, пуще чем татары или турки. Нужно сказать, что между низовыми и верховыми казаками рано стала обозначаться рознь в правах, образе жизни и привычках. Низовые считали себя выше верховцов. Живя вблизи Черкасска, они во всем давали моду, бывали в Москве, видали приезжих купцов и промышленников, привыкли к роскоши и баловству, тогда как дальние городки жили, прежнею суровою жизнью, чтили свято старину и добывали хлеб тяжелым трудом пахаря; низовцам он доставался гораздо легче, путем промысла или торговли.
И по наружному виду они различаются: низовцы красивее, одеваются щеголевато, дома у них красивее и убранство наряднее, живут по городскому обычаю, часто друг друга навещают и любят угощаться. Зато верховцы более домовиты и запасливы, что всегда возбуждало зависть в низовцах. По таким-то причинам, ревнители старины и поборники древнего благочестия, покидавшие Русь, находили себе надежное убежище в верхних городках по Хопру, Медведице, на Бузулуке и Донце. Когда вышел царский указ, чтобы казакам «чинить над ними промысел», раскольники оттуда бежали, как в одиночку, так и целыми ватагами.
Главный заводчик смуты, Некрасов, один вывел 600 семей и поселил их на Таманском полуострове, в 30 верстах от моря, где они уже нашли своих единоверцев, бежавших сюда раньше. Многие перешли на речку Куку и передались крымскому хану. Если попадал в их руки гулебщик с Дона, они без жалости его убивали или топили. При защите Азова некрасовцы служили туркам вместо лазутчиков. Проберутся, бывало, в русский лагерь и высмотрят глубину окопов, расположение царских войск, или подслушают секретное распоряжение. По сдаче крепости между ними нашлись такие, которые совсем не туречились («охреянами» назывались у казаков): их казнили в Черкасске всенародно. Еще пуще озлобились некрасовцы и стали проводниками закубанских татар: они водили неверных на русские, украинские, казачьи городки, жгли, грабили, хватали в плен, и казаки, занятые службой в дальних концах русского царства, долго не могла справиться с этим ожесточенным врагом своей веры. Одно время изменники замышляли вместе с горскими народами согнать казаков с их родного Дона, разорить Черкасск, пожечь все городки и, населивши опустелую землю татарами, передаться турецкому султану. Хотя у них на этом не вышло согласия, однако, бывали несчастные годы, когда по 2 ½тысячи казаков томились в неволе, в закубанской стороне. Однажды прошел по Дону слух о сборах некрасовцов: говорили, что Некрасов поднимает татарскую силу в 5 тысяч, чтобы идти под турка. Казаки этой басне не поверили. По верховым и низовым городкам разослали «опасную» грамоту: «…чтобы все казаки держали ружья в чистом, кормили лошадей и были в готовности в один час выступить в поход; чтобы крепили городки, не выходили и не выезжали в поле без оружия». В каждом городке прочитывали на сборе грамоту и, снявши с нее копию, посылали дальше без задержания. Еще не успела опасная грамота обойти все городки, как казачий разъезд, высланный в кубанскую сторону, напал на татарские сакмы[3]. Население было в ту пору на летних работах. Почетные старики, схвативши знамена, выехали с ними сзывать народ в осаду. Увидав знамя, стар и млад, жены и малые ребята спешили в городки, сносили свое имущество в церковные ограды, под защиту пушек. В тех же городках, где не было этой защиты, поднимали из церквей святые образа, творили крестные ходы, добро, которое получше, прятали в землю. То был «всеобщий сполох», как говорили в старину.
Между тем, наступила ночь. На гребне возле речки Сала загорелся сначала один маяк, потом другой, третий, а через несколько минут запылала вся кубанская сторона: горела солома, хворост, смоляные бочки. Давно уж этого не бывало, чтобы все маяки пылали; должно быть, татары поступали не иначе, как целой ордой. В ожидании неприятеля, войсковой атаман стоял у Черкасска, а татары в это время внезапно появились перед Кумшацкою станицей, переплыли Дон, выжгли городок и, рассыпавшись в соседних станицах, брали в плен людей, отгоняли скот, хватали добычу, после чего, таким же порядком, переплывши Дон, скрылись в свою сторону.
Но донцы никогда не прощали подобных набегов; они платили той же монетой, и чем больше было выжжено городков, тем больше они истребляли татарских кибиток. В 1737 году атаман выступил на Кубаль с сильным отрядом из 9 ½тысяч конных и 1 ½тысяч пеших казаков, с пушками и малыми мортирками. На речке Еи к казакам присоединился калмыцкий хан Дондук-Омбо; дальше двинулись вместе. Впереди расстилалась черная безотрадная степь, выжженная татарами; солнце накаливало голую землю все равно как камень, горячий воздух был пропитан гарью, люди изнывали от жажды, лошади падали от изнурения. Вот, наконец, завидели казаки заветную Кубань, но из 10 тысяч подошло лишь 5 тысяч самых доброконных. Вместе с калмыками она переплыли на левый берег, напали на татарские улусы и разгромили более тысячи кибиток, причем нахватали столько же пленных, 2 тысячи лошадей и 5 тысяч штук рогатого скота. Из-под города Темрюка казаки хотели бы двинуться кверху по реке, но здесь узнали, что весть об их набеге уже разошлась между улусами, и что татары, забравши свои пожитки, скрылись в горы, куда походному войску, за множеством воды и болот, никак не пробраться. «Учиня возможное неприятелю разорение», атаман Фролов вернулся восвояси. И долго еще кубанская орда, подымая изменниками, повторяла свои воровские набеги, пока до нее не добрался Суворов.