Вскоре после того, а именно в 1636 г., большая ватага, тысячи в четыре запорожцев и украинских казаков, пробиралась в Персию, в надежде там поселиться. На Дону их задержали: «Зачем вам, братья, искать далекого счастья? Мы имеем запасу довольно, возьмем с вами Азов и будем свободно ходить и на Синее море, и на Черное море; там в один поход мы добудем зипунов больше, чем вы соберете в Персии за 10 лет».
Давно стоял Азов бельмом в глазу у казачества. Пока крепость находилась в руках турок, они не могли развернуть своих крыльев. Азовцы зорко стерегли морской путь, и, как увидим дальше, много надо было удали, еще больше хитрости, чтоб проскользнуть мимо крепости. Овладеть Азовом, стать хозяевами этой твердыни, сделалось заветной думой донцов. Они не загадывали о том, сумеют ли удержаться, – им лишь бы взять его, и в этом деле помог казакам счастливый случай: запорожцы согласились остаться.
В ту же зиму были разосланы по всем городам повестки, чтобы казаки готовились на поиск, а кто не явится, тому не будет ни суда, ни расправы. Ранней весной, как только прошла «крыга» (лёд), оба берега покрылись конными, в то время как низшие казаки спускались на стругах, поспешая к монастырскому городку, в 7 верстах от Черкасска, где обыкновенно собирались для промысла. Составился круг. Вышел войсковой атаман и приглашал казаков взять Азов. «Любо, любо!» – отвечали, как один, тысячи голосов. Походным атаманом выбрали Михаила Татаринова, и тотчас снарядили в Москву «легкую станицу», т. е. посольство, известить царя о выступлении «всевеликого» войска Донского под Азов. Азовский паша на этот раз их-то проглядел: турки беспечно смотрели на сборы и приготовления казаков. Им, конечно, не приходило в голову, чтобы конное войско, без артиллерии, без осадного парка и инженерии, могло затеять такое неслыханное дело, как приступить к крепости, окруженной высокими каменными стенами и башнями, вооруженной пушками, защищаемой храбрейшей турецкою пехотою! Казаки надеялись взять Азов нечаянным нападением, почему держали свое намерение в тайне; к несчастию, в это самое время им доводилось провожать турецкого посла, который гостил у них проездом в Москву. Хитрый грек, Фома Кантакузен, задарил старшин расшитыми золотом зипунами, обласкал остальных казаков и на званом пиру, когда развязались языки, сумел выпытать тайный умысел. Зорко стерегли казаки все пути, однако Кантакузен и тут их перехитрил, переславши паше грамоту. В крепости началась суета, установка орудий, сбор защитников – увидели тогда казаки, что они обмануты. Посол был задержан; в день Георгия победоносца, после молебна, казаки спешно выступили всем войском под Азов, имея при себе только четыре фальконета.
Крепость приготовилась к защите. На высоких ее стенах уже стояло 4 тысячи янычар; топчии, или артиллеристы, расхаживали с зажженными фитилями у своих длинных, чудовищных пушек. Казаки нисколько не смутились. Отважный Татаринов, прежде всего, распорядился занять устье Дона, а также все пути, ведущие к Азову – из Крыма, с Кубани, от Ногаев; после того, как крепость была обложена, казаки повели к ней подступы. Между ними находился какой-то немец Иоанн. Он взялся подорвать стену при помощи подкопа. После долгой и трудной с непривычки работы, немец вдруг объявил, что он ошибся. Заложили новый подкоп, а, между прочим, окрестности казацкого табора покрылись татарскими наездниками: то была помощь осажденным туркам. Степь оживилась, началась перестрелка; с обеих сторон ежедневно выезжали одиночные всадники показать свою удаль. Вскоре и это наскучило. Запорожцы, привыкшие вершить свои дела сразу, налетом, стали роптать. Азовцы над ними смеялись: «Сколько под Азовом ни стоять, а его как своих ушей вам не видать!» кричали они со стен. Не стерпели казаки, ринулись на приступ. Однако их отбили. Не имея артиллерии, не зная правил осадной войны, казаки понадеялись на счастливый случай; теперь, изведав неудачу, стали падать духом; особенно бранились запорожцы. Действительно, конца осаде не предвиделось. В это самое время казачьим разъездам удалось перехватить грамоты турецкого посла, в которых он подробно доносил о бедствиях Азова и просил у султана помощи. Гонца, по обычаю того времени, пытали. Он показал на толмача, что вся беда идет от него, что он чародей и накликает христианскому войску худой конец. Рассвирепевшие казаки убили Кантакузена, как Иуду предателя, и утопили его толмача, как лихого колдуна. Чтобы очистить лагерь от волшебных чар, они отслужили торжественное молебствие, окропили святой водой табор и успокоились. На третьем месяце осады смышленый немец довел свое дело до конца. Подкоп был готов. 19 июля, на рассвете, казаки, выслушав молебен защитнику Азова Иоанну Крестителю, разделившись по отрядам, двинулись с разных сторон на приступ. К полудню вся крепостная стена была в жестоком огне; гремели, не умолкая, пушки, огромные каменные ядра взрывали землю; сквозь облака пыли и густого едкого дыма сумрачно глядело багровое солнце. Там, наверху, между зубцами каменной стены, янычары, в упоении победы, выкрикивали позорную брань, а внизу с шумными криками надвигались с разных сторон казачьи дружины… Вдруг, как «молния великая», сверкнул под стеной огонь, потом что-то треснуло, взлетели глыбы земли, камней – часть стены обрушилась. Дружно гикнули тогда отборные сотни, засевшие в своем укреплении напротив подкопа, и, как один человек, под начальством самого атамана, ринулись на пролом. Это были отважнейшие из отважных, «рыцари-казаки», как они себя величали. Рассеянные по всей стене, обманутые ложными атаками, турки не оказали им сопротивления. Все поле покрылось бегущими азовцами, но лишь немногим счастливцам удалось избежать кровавой мести за насмешки, за погибших братьев, за томления долгой осадой. Башни и крепкий зáмок продержались еще дня три или четыре, пока против них не направили турецкие же пушки; затем ни одного турка не осталось в Азове.