Первым на помощь личному эскорту и свите Наполеона подоспел дежурный эскадрон 1-го полка польских шеволежеров-улан (1-й эскадрон) под командой начальника эскадрона барона Я.Л.И. Козетульского. В схватке с казаками Козетульский был ранен и сброшен с коня ударом пики. Вместо него начальство над эскадроном принял капитан Станислав Хемпель»{207}.
А. Лашук в описании упоминает гвардейских конных гренадер, драгун, красных (голландских) улан. Фактически по тревоге на помощь Наполеону прибыла почти вся его гвардейская кавалерия. «Подошли конные гренадеры в строю, и казаки скрылись в лесу, — пишет А. Лашук, но внезапно следует добавление: — Казаки вернулись в большом количестве и охватили с трех сторон красных улан, те потеряли более 100 человек. Поляки — около 20»{208}.
Таким образом, получается, что лучшая кавалерия Франции не смогла прогнать казаков. Они вернулись на место происшествия, привлеченные, видимо, яркой расцветкой формы голландских улан. И красные уланы (2-й уланский полк гвардии), судя по всему, не смогли соответствовать красоте своих мундиров и много от казаков претерпели.
«Это дело имело весьма важное влияние на исход кампании. Оно подействовало угнетающим образом на дух Наполеона, убедило его в превосходстве легкой конницы противника и в слабости его собственной как раз в ту минуту, когда многое зависело от смелости и решительности его действий», — писал Д. Денисон{209}.
Самое интересное, что казаки еще долго не знали, что в их руки мог попасть сам Наполеон. М.И. Платов в октябре 1812 г. рапортовал Александру I о подходе ополчения и доложил о первом бое ополченцев: «13-го числа сего месяца, находясь они со мною по повелению генерала-фельдмаршала князя Голенищева-Кутузова в тылу неприятеля, и, быв побуждаемы ревностнейшим и верноподданническим рвением на защиту августейшего престола и Отечества от нашествия врага, оказали услугу: первый отряд под командою генерал-майора Алексея Иловайского у Малоярославца, разбив неприятеля с жестоким поражением, отбил у него 11 пушек»{210}. И позже, когда французов уже выгнали из пределов России; М.И. Платов, рапортуя М.И. Кутузову 19 февраля 1813 г., напомнил лишь о захваченных 11 орудиях: «13 октября прошлого, 1812 года, на другой день после знаменитой победы, одержанной Вашею светлостию под Малоярославцем, я напал на тыл неприятельской армии, шедшей на подкрепление войск, сражавшихся под Малоярославцем, и по жестоком сопротивлении отбил 11 пушек.
При сем случае отличились: генерал-майор Иловайский 3-й и полковник Кайсаров, который при сильном нападении французской кавалерии, желавшей возвратить отнятые орудия, мужественно удержал сие стремление с егерями 20-го полка, и орудия остались у нас»{211}.
Примером исключительно удачного длительного набега в тыл противника может служить рейд отряда полковника Чернышева из армии адмирала Чичагова, направленный против поляков и союзных Наполеону австрийцев.
«…Чичагов послал Чернышева с отрядом для истребления неприятельских запасов в Варшавском Герцогстве и угрожения Варшавы… — говорится в сочинении А.И. Михайловского-Данилевского. — Посланный в Варшавское Герцогство отряд флигель-адъютанта Чернышева состоял из 1 казачьего полка (полк Власова 2-го. — А.В.), 3 эскадронов улан и 4 конных орудий. 3 октября пришел Чернышев из Бреста в Бялу, где в замке Радзивилла, поднявшего оружие против России, заклепал и потопил 15 пушек, а с имения взял денежную дань. Из Бялы направился он к Мендержицу и Седлицу, наперерез шедшим к Венгрову для соединения с князем Шварценбергом 2000 австрийцам, которые, найдя дорогу в Венгров занятой разъездами Чернышева, обратились к Модлину. Услышав о появлении наших войск в тылу своем и не зная числа их, князь Шварценберг переправился у Дрогочина на левый берег Буга. Чернышев оставил против австрийской армии наблюдательный пост и обратился к Люблину, а для устрашения Варшавы послал разъезды через Сточек и Гарволин к Висле. В Седлице, Мендержице, Лукове и Коцке уничтожил Чернышев неприятельские запасы, отправя что можно было из них в Брест. При сожжении магазинов в Лукове произошел в городе пожар. Русские бросились помогать, а Чернышев велел оценить убытки погоревших и раздал им деньги. Таким образом, адъютант императора Александра исторгал из огня имущества поляков, в то самое время, когда братья, родные, отцы тех же самых поляков с остервенением терзали внутренность России и ногами попирали ее святыню. Черту сию должно сохранить в потомстве: она живописует век Александра. "При появлении Чернышева в Герцогстве смятение в Варшаве было чрезвычайное, — пишет Французский Посол, там находившийся, — все готовились к отъезду". Комендант принял меры к защите города, запер заставы и силой отбирал лошадей у жителей, стараясь наскоро составить конный отряд. Он издавал печатные объявления, именовал отряд Чернышева татарами и призывал к общему вооружению. "Поляки! — говорил он. — Великий Наполеон смотрит на вас с Московских колоколен". Риторическая фигура безграмотного коменданта о Наполеоне, стоявшем на обгорелых колокольнях, не принесла пользы. Поляки уже перестали доверять своим мнимым покровителям, не давали лошадей для ополчения, и, едва только отворены были заставы, все лучшее общество удалилось из Варшавы и более не возвращалось туда. Известясь через нарочных об опасности, угрожавшей Варшаве, князь Шварценберг, перешедший в Дрогочине на левый берег Буга, потянулся на Венгров и Седлиц к Бяле. В то же время выступил из Замостья гарнизон против Чернышева, которому нельзя было долее оставаться в Герцогстве, потому что Чичагов прислал ему повеление идти назад в Брест. Он обратился на Влодаву, перешел 7 октября через Буг, привел с собой 200 пленных, забранных в 8-дневном поиске, во время коего прошел до 500 верст, сжег несколько магазинов, ускользнул от войск, посланных за ним в погоню из Замостья, Тарногуры и Модлина, встревожил Варшаву и все Герцогство и был поводом, что князь Шварценберг оставил позицию при Дрогочине и пошел назад для обороны Варшавы»{212}.