– Полно злиться, Лабза! Не обижу, коль нужда не припрет. Понимаю.
– Дядько Макей, а что если на нас нападут? – спросил Лука, посчитав, что их спор заходит дальше разумного. – Где ваше оружие?
– Зачем обременять себя зря, Лукашка? – весело ответил дядька Макей. – Мы его в возах держим, но под рукой. И сабли, и пистоли, и луки со стрелами. Да и мушкеты имеются. Вмиг вооружимся, коль потреба случится. Хорошо, что напомнил, надо бы проверить, почистить, поострить. Как бы пан сотник раньше нас не поинтересовался. Хоть обоз, а все ж казаки.
Полдня Лукашка чистил оружие, примеривал руку к рукоятям сабель.
– Смотрю, ты справно службу несешь, хлопец, – неожиданно услышал Лука. Перед ним стоял пан сотник, придирчиво оглядывая мажары и кладь. – Это Макея хозяйство?
– Макея, пан сотник! – вскочил Лука стремительно.
– Добре, хлопец. А ты не его юнец, за которого тот просил?
– Так, пан сотник! Лукой Незогубом кличут.
– Добрый был казак, не в одной сечи стояли плечом к плечу. Жаль, что помер. Слыхал я про это, Лука.
Мелецкий не стал задерживаться и пошел проверять другие обозы.
А Лука все стоял и думал об отце. Вспоминал его рассказы, приезды дядьки Макея, когда на столешницу выставлялась макитра пенной горилки, а мать тяжко вздыхала, глядя на друзей.
И Лука вздохнул. Но долго смута в голове не держалась. Он поискал глазами Макея, с улыбкой представляя, как поведает о похвале пана сотника.
Его мысли переключились на оружие. Так захотелось иметь собственное, но приходилось ждать. Просто так ему никто оружия в руки не даст, а денег на покупку и за год не насобираешь. Да и как их собрать-то? Одна надежда – взять в бою.
Спать казаки легли рано, только стемнело. Вставать надо было еще до восхода, а день теперь начинался рано, время к лету двигалось.
Длинный обоз из более чем пятидесяти мажар загромыхал по шляху еще до восхода. Мальчишки долго бежали в пыли, провожая.
Возчиками были в основном люди пожилые, знающие толк в этом деле и в случае необходимости способные быстро и со сноровкой соорудить из возов защитный круг.
Конные казаки плелись впереди и позади обоза, растянувшегося почти на версту. Иногда кто-нибудь из верховых трусил вперед или назад с докладом пану сотнику. Перекидывались парой фраз и продолжали вяло разговаривать или перекликались громкими возгласами. Да десятники нет-нет да разрядят тишину отборной руганью, распекая нерадивого возчика.
Лука с опаской поглядывал на свою пару коней, стараясь не прозевать какой-нибудь неувязки или недогляда.
Обоз миновал Подол, втянулся в Крещатый Яр и по нему поднялся на дорогу до Василькова. С обеих сторон зеленели деревья и густые кусты с зарослями крапивы и лебеды. Многие были уже изрядно обобраны жителями для похлебки и борщей, люди спешили насытиться молодой зеленью весны.
Лука с тоской оглянулся на юг, где остались родная деревня Мироновка и братская могила родных.
Оставив по правую руку Паньковщину и переправившись по гати через речку Клов, обоз вышел на шлях и покатил в сторону Василькова, где намечалась ночевка. Солнце уже припекало, хотелось пить, но лишь удалось несколько раз брызнуть себе в лицо не совсем чистой воды из речки да смочить босые ноги.
Лука избавился от первого волнения и теперь поглядывал вперед и назад в надежде перекинуться парой слов с товарищами. Но те не обращали на хлопца никакого внимания. Становилось скучно, клонило ко сну, но допустить это было стыдно и боязно. Даже дядька Макей за сон в дороге по голове не погладит.
Пришлось затянуть песню, что возникла в памяти, хотя всех слов он и не помнил. Кто-то поддержал, и скоро часть обоза нестройными голосами тянула песню, постукивая в такт кнутовищами по оглоблям.
Скоро и речка Лыбедь осталась позади, Киевские горы растаяли вдали, а впереди виднелась всхолмленная местность в пятнах, квадратах пашни, где копошились селяне и лошади с волами. Заканчивалась посевная.
На обед остановились в дубраве. Распрягли коней, бросили им по охапке свежей травы, наскоро накошенной сноровистыми конюхами. Дым костров приятно щекотал ноздри.
Поздно вечером прибыли в Васильков и расположились на лугу за городком.
Лежа под мажарой, Лука высматривал редкие звезды, просвечивающие в щели между оглоблей и сбруей, развешанной на ней. В голове роились волнующие мысли, хотелось чего-то непонятного и хорошего, и все это обязательно сочеталось с Ганкой или какой другой девкой. Это волновало, тревожило и не давало заснуть. А вставать приходилось еще в сумерках. Работы с лошадьми, упряжью и грузами было много.
Первую дневку устроили вблизи Фастова на берегу речки Уновы.
Здесь к обозу присоединился отряд казаков человек в триста. Они уже ждали два дня и торопили с продолжением пути.
Сотник Мелецкий не соглашался.
– Панове, мы не можем без отдыха. Кони устали, а угнаться за вами будет трудно, – пан Мелецкий решительно рубанул рукой. – Придется ждать день.
– Да и то, – вдруг согласился сотник Яцко Качур. – Куда спешить-то? Успеем навоеваться. Это от нас не уйдет, панове. Останемся. Вместе веселее.
Потом долго тащились вдоль Каменки, – эта часть пути была одной из приятнейших. Воды вдоволь, травы и тени достаточно. И деревни попадались, где казаки успешно добивались благосклонности молодых вдов, которых было достаточно после голода, мора и казацких восстаний.
– Лука, – как-то обратился к юноше Макей, – я смотрю и удивляюсь на тебя.
– Что так, дядько Макей? – удивился Лука.
– Ты уже большой, а девок стесняешься. Гляди, сколько кругом молодиц! И у каждой в голове засела мыслишка о казаке.
– Ну и что? При чем тут я? – ответил, слегка смутившись, юноша.
– При том, что ты обижаешь баб, хлопец, – вдруг сурово бросил дядька Макей. Лука отвернулся, поняв, что имеет в виду десятник. Его обдало жаром волнения. Слов для ответа не находилось. А Макей продолжал безжалостно:
– Сегодня мы рано остановимся на ночлег. Поручу тебя Степке Сычу. Он в делах с бабами весьма удачлив. Пора тебе становиться казаком, хлопец. И не возражай десятнику! Иначе… – и Макей покачал увесистым кулаком.
И действительно, еще солнце не склонилось над зубчатой верхушкою леса, а голова обоза уже остановилась на ночлег. После ужина появился Сыч.
– Эй, Макей! Где твой хлопец? Поспеши! Еще успеть поспать надо!
Луку бросило в жар, руки и ноги задрожали, не то от страха, не то от волнения. А Макей уже толкал его в бок, приговаривая:
– Слыхал? Поторопись, а то Степанко не любит ждать. Проваливай, пока добром говорю. Иди!
Лука готов был провалиться сквозь землю от стыда, волнения и нерешительности. Однако Сыч грубовато толкнул его в бок и загоготал:
– Гы-гы! Хлопец, чего нюни развесил? Идем, я помогу тебе сделаться казаком! Это не страшно, сам быстро поймешь. Будешь благодарить. Шагай.
Они быстро удалились, а Сыч все бубнил, что и как надо делать с бабой. Лука слушал вполуха и больше переживал, поглядывая вперед, где виднелись белеющие хаты деревни.
Сыч весело оглядывал хаты, около которых по вечерам сидели мужики и молодые бабы вперемешку со старыми и пожилыми, девками и хлопцами. Он придирчиво оглядывал молодиц, весело отвечал на шутки и их призывы и шел дальше.
– Вот тут мы и отаборимся, хлопец. Это нам подойдет.
Три молодицы стреляли в них глазами, и Сыч смело и решительно ответил на шутки, в которых слышались откровенные призывы.
– И много вас, таких казаков, понаехало? – спросила чернобровая молодица, с интересом заглядывая в глаза Степанка. – Видели, как ваш обоз колесил к роще.
– На вас хватит, бабы, гы! – осклабился Сыч и подкрутил ус, свисающий вниз.
– А как тебя кличут, хлопец? – спросила другая баба с круглым смешливым лицом и игриво показала в улыбке ровные влажные зубы.