— 3 Черныгова, — отвечала Ганна: — козацького роду, по батькови Кусивна. В Петривку торик виддалы мене замиж, владыка дозволыв повинчаты, а мий молодый в той же день пийшов у поход; а я ввечери пийшла по-воду до рички Стрыжня: в потайныку мене ухопылы, очи и рот завъязалы и приволоклы до воеводы, а воевода згвалтовав мене и видаслав з своимы людьмы у свою вотчину пид Москву, и там приказав мене гвалтом повинчаты з своим чоловиком, а потым приихавши сам до Москвы, прыказав мене прывезты, хоче щоб я жил;а з тым его чоловиком з яким мене гвалтом повинчано, а ему самому стала пидлож-ныцею. -
— А твий перший чоловик жывый ще? — спросил Дорошенко.
— Не знаю, ясневельможный пане, чи вин ще жи-вый, — отвечала Ганна. — Его зовуть Яцько Молявка-Многопиняжный. Его в поход угналы, а мене ухоплена — и з тыеи поры я про ёго не чула. '
— Молявка-Многопиняжный! — воскликнул Дорошенко: — Я твого чоловика добре знаю. Вин тепер уже сотны-ком у Сосныци. Казав вин мени, що у ёго жинку укралы и виддалы за другого, казав! Якуж я тоби, молодыце, по-раду дам? Иды, молодыце, до думного дьяка Лариона Иванова и усе ёму повидай, як отсе мени повидала. Я ось тоби цидулу напышу до ёго! -
Он пошел в другую комнату. Ганна дожидалась стоя, опустивши глаза в землю. Дорошенко вышел, отдал ей написанную цидулу и сказал полуголове:
— Каж:Й:ть отвесты сю жону до Лариона Иванова в Приказ. А тоби, молодыце, на: от,_скильки здолаю, стильки помогаю.
Он подал ей несколько серебряных монет, вынес из другого покоя черный шелковый платок и вручил ей, сказавши, что это ей на голову, чтоб не. надевать более московской кики.
XV
Привели стрельцы Ганну Кусивну к думному дьяку Ла-риону Иванову, находившемуся тогда в Приказе. Это был сорокалетний плечистый мужчина с здоровым лицом, с красным от большого употребления напитков носом и с маленькой красноватой бородкой. Прочитавши цидулу Дорошенка, он велел позвать Ганну.
— Мы с тобою, красавица, — сказал он ей, — видимся в-первое, а кажись, я тебя уже знаю. Уж не та ли ты, что писано было нам от гетмана по челобитной полковника Борконского и всех черниговских всяких чинов обывателей на царского воеводу Чоглокова, между иными его худыми делами, что он заслал какую-то жену чужую в свою вотчину и там ее повенчали в другой раз с его человеком?
Ганна рассказала ему всю свою историю так же, как и Дорошенку. - '
— Кто тебя знает: — сказал думный дьяк: — какой у тебя муж законный, коли ты с двумя венчалась, и со вторым мужем от живого первого. Это уж не наше дело, а церковное. Я тебя отправлю в Патриарший Приказ.
— Мене згвалтовалы, на вик осоромотылы! — с рыданием говорила Ганна.
Думный дьяк не совсем понял смысл слышанных слов, но уразумел, что идет жалоба на насилие, учиненное ей Чоглоковым, и сказал:
— Хорошо; мы его допросим. А ты, жонка, явись сюда завтра! . , '
— А где ж я буду? — сказала Ганна: — Я до его в двир не вернусь, лучше в ричку кинусь!
— Побудешь здесь в Приказе. Я велю тебя поместить, — сказал думный дьяк и велел отвести ее в нижний подклет, где были покои, нарочно отводимые на случай для тех, которых нужно было задержать в Приказе на время.
На другое утро опять привели Ганну перед думного дьяка. Она увидала здесь своего злодея Чоглокова, побледнела и затряслась.
' — Ну, Тимофей Васильевич', — говорил Чоглокову Ла-рион Иванов: вот женщина показывает на тебя! — При
этом он изложил то, что слыхал от Ганны. — Что скажешь на это? Знаешь ты эту жонку? — спрашивал он в заключение Чоглокова.
— Знаю, — сказал Чоглоков, — только не так было, как ьаа показывает. Эта жонка клеплет на меня безлепицу. Она первый раз пришла ко мне с моим человеком Ваською Чесноковым и оба стали просить у меня позволения обвенчаться. Она была тогда в девичьем наряде. Я позволил, да и не было никакой причины им- того не позволять. Мой холоп Васька Чесноков тогда отпросился от меня домой в нашу подмосковную вотчину, и я отпустил его; он поехал вместе с этой жонкой и письмо от меня повез к священнику моей вотчины, и тот священник, видя их доброе обоюдное согласие, их обвенчал. А как меня из Чернигова с воеводства отозвали, я приехал в Москву и велел Ваську с женою привезти к себе во двор мне на службу, а не для срамного дела, как' она лает. А вчерашнего утра эта женщина из моего двора сбежала, малую толику животов покрадючи и теперь затеяла на меня такое, что честному, богобоязненному человеку и помыслить страшно. '
— Мене повинчалы, я не дивка була, а мужатая жона, воны мене по- злодияцьку ухопылы и згвалтовалы, и за иншого сыломиц повинчалы, мужату жону! — вопила Ганна.
— Спроси ее, господин, — сказал Чоглоков: — когда ее повенчали первый раз и где?