— О священнике пахринском, что .венчал незаконно Анну, что укажешь, всечестный господине святый владыко? — произнес Калитин. — Позвать бы его, да на патриаршем дворе подержать в железах с месяц.
— Нет, мало! — сказал патриарх. — Хоть и господин той вотчины повелел ему, но он должен был помнить, что у него есть свой господин, архипастырь. Продержать его в железах в нашем погребе на хлебе на воде да на квасе не месяц, а четыре месяца. Да и то пусть себе вменит в милость, что не велим его расстричь за такое богопротивное дело, снисходя к тому точию, что сие содеял он по малодушию и боязни. Жене же той, возвращая ее к мужу, выдать от нашего смирения Христаву милостыню на дорогу пятьдесят рублев.
Пришедши из- покоев патриарших в Приказ, Калитин говорил Скворцову:
. — Слава Тебе, Господи! Сталось все так, как лучше и
хотеть не могли. Святейший пожаловал мне пахринскую вотчину Чоглоковскую. Я и не просил его, а он сам без моего челобитья меня пожаловал! А я тогда говорю ему: много доволен, о себе не прошу, а вот если б милость была твоя, честнейший владыка, пожаловать бы изволил, как Бог тебя наставит, моего товарища Левонтия Скворцова, — а он на это: вот, говорит, хвалю за то, что просишь не о себе, а о другом. Даю е.му, Скворцову, говорит, тот двор московский, что Чоглоков отдал. Вот. Левонтий Савич, у тебя теперь свой дворик будет, свое гнездышко.
Скворцов, с выражениями радости, целовал Калитина и благодарил его, но втайне он не был доволен тем, что Ка-литии как будто забыл вовсе, что обещал было ему треть вотчины Чоглоковской, если ему она достанется. Но заявлять об этом товарищу Скворцов не посмел: он был, что называется, человек смирный и потрухивал перед Калити-ным.
— А все-таки досадно! — сказал Калитин: — Ларион Иванов подпаловинил знатно животы бездельника, а нам только последушки остались!
XVII
Ганна, в продолжение производства дела в Патриаршем Приказе, жила во дворе Калитина с прочею челядью в дворовой избе и исполняла свои обязанности: ходила за двумя коровами, доила их, ставила молоко на устой, подкладыва-ла коровам корм, выметала хлевок, в котором они стояли; близ нее постоянно ходила девочка лет пятнадцати, которую госпожа готовила быть коровницею. Калитина удивилась, когда Ганна, по малороссийскому обычаю, принялась было доить коров, подпуская к ним телят, что в Москве не было в обычае. Ганна объясняла хозяйке, что через это телята лучше будут расти и набираться силы и будет из них крупный рабочий скот. Калитина до тех пор думала, что можно заботиться разве только о телушках, а не о быках, и пришла в изумление, когда услыхала, что в черкасской земле пашут землю быками. Ганна получала от хозяйки-и другие поручения, исполняла все с радением, как умела, и Калитина была ей очень довольна.
Так прошли летние месяцы 1677 года. Во второй половине сентября этого года, воротившись по обычаю из Приказа домой, Калитин сообщил жене приятную для них обоих новость. Святейший патриарх изволил пожаловать их вотчиною из домовых патриарших вотчин, тою самою, что владел бездельник, обидевший жонку-хохлачку, поме^ щенную в их дворе, а самую жонку велел отправить на ее родину к первому мужу.
Позвали Ганну.
— Доброго тебе здоровья, молодушка! — сказал ей Ка-литии. — Дело твое, слава Богу, покончилось. Святейший патриарх указал считать упраздненным навеки твой насильный брак с чоглоковским холопом и отпустить тебя к твоему первому мужу, да еще святейший патриарх пожаловал, изволил приказать выдать тебе от него, святейшего, милостыни на дорогу пятьдесят рублев. Завтра позовут тебя в Приказ и там прочтут приговор. .
Ганна бросилась целовать руки Калитину и Калитиной, благодарила за хлеб за соль и просила прощения, если, быть может, не умела чем-нибудь угодить им во время сво-: его прожития. Калитина похвалила ее за усердие и желала ей благополучия.
— А ехать тебе одной с подводчиком будет, может быть, и скучно, и непригоже, — сказал Калитин. — Ты б сходила на Малороссийский двор и узнала бы там, не едет ли кто из ваших земляков в вашу сторону. И ты б с ними съехала.