Но к Выговскому на пути прибыл новый царский посланец, стольник Петр Скуратов: его послали надзирать за поступками гетмана. Скуратов встретил гетмана, когда тот, идя к Полтаве, остановился с войском под Голтвою. Гетман, не видавшись с посланцем, оставил его в Голтве и велел ждать, пока сам не кончит дела с Пушкарем. Это делалось под тем предлогом, чтобы царский посланец не подвергался опасности; но Скуратов объявил напрямки, что прислан государем проведывать вестей; что ему велено быть при гетмане и разузнавать, нет ли еще какой смуты в Войске; в послушании ли у гетмана полковники и все казацкие чиновники. Он требовал настоятельно, чтобы Выговский взял его с собою. Вслед затем, не дождавшись ответа, Скуратов поехал прямо к казацкому обозу и дал ■ знать, что прибыл с царскими милостивыми грамотами. Гетман поневоле должен был принять его, н^ уже плохо скрывал свою досаду.
Посланца ввели в обоз и поместили близко гетман с кого шатра; явился казак и объявил, что гетман зовет его
идти пешком в свой шатер, потому что недалеко; посол заупрямился: ходить пешком вообще для знатного человека считалось несообразным с его достоинством. Ему начали седлать коня; как увидел это вводивший посланца в обоз Самойло Выговский, родственник гетмана, то сейчас дал знать, и от гетмана привели лошадь. Около шатра козац-кого предводителя встретили посла полковники. Сам гет-' ман выступил несколько шагов из шатра. Посол проговорил перед ним заученную речь, написанную до слова в «наказе», и подал царские грамоты. Их было две. Подавая гра.: моты от имени царя, он спросил о здоровье гетмана и полковников. И гетман и полковники поклонились низко в знак благодарности. Одну грамоту гетман прочел про. себя. В этой грамоте извещали его о скором прибытии в украинские города воевод с ратными людьми. Гетману. не понравилась эта грамота; он не читал ее в слух, но и не изъявлял неудовольствия, пока дело с врагом еще не кончилось. Другую грамоту Выговский велел читать вслух писарю своему, Груше. Едва только Груша окончил в грамоте длинный царский титул и приступил к делу, Выговский сел на свою походную постель и приглашал сесть гостя. Но Скуратов сказал: «Достоит царского величества грамоту слушать всю со всякою подобающею честию, а не сидя». — «Все у вас высоко», — сказал гетман, и прослушал грамоту стоя. Эта грамота извещала, что Пушкарю посланы убеждения прекратить бунт и пребывать в согласии с гетманом и старшинами. Взяв ее у Груши, Выговский пробежал сам и сказал':
«Этой грамотою не унять Пушкаря, взять бы его самого, да голову ему отрубить, или прислать в Войско Запорожское ЖИВОГО».
«Такая грамота, — объяснял Скуратов, — отправлена была: к полтавскому полковнику со стольником Алфимье-вым, и в Запорожье тоже послано, и уже два раза; и со мною прислан тебе, гетману, список для ведома, а ,мне велено при гетмане побыть».
Выговский заговорил сердито: «Давно бы следовало вора поймать и прислать в Войско, как я и писал уже много раз его царскому величеству, — можно было укротить Пушкаря еще до Пасхи; а если не изволят его смирить, то я сам с ним управлюсь: можно было до сих пор его усмирить; целы были бы православные христиане, которые от него безвинно побиты; а я все терпел, все ждал указа его царского величества. Иначе еще зимою я смирил бы Пушкаря огнем и мечом. Я не домогался булавы, — хотел жить в покое, но Богдан Матвеевич Хитрово обещал мне взять
Пушкаря и привести ко мне; да не только не привел, но пуще ободрил его, надарил ему соболей и отпустил, и к Барабашу написал. Барабаш теперь с Пушкарем. Мы присягали его царскому величеству на том, чтоб никаких прав наших не нарушать; и в пунктах написано, что государь вольность нам обещает паче того, как было при польских королях, а по нашим правилам следует так: ни к полковнику, ни к кому иному не должно посылать грамот мимо гетмана. Один гетман чищшт во всем расправу; а вы всех в гетманы произвели; поиадавали Пушкарю и Барабашу грамоты, а от таких грамот и бунты начались. А как мы присягали царю, в ту пору Пушкаря и не было, — все это сделал покойник Богдан Хмельницкий; да и других статей, кроме наших, никто не видал. Не следовало было того начинать. Теперь Пушкарь пишет, будто ему позволено взять на четыре года на всякого козака по десяти талеров на год, а на сотников побольше; будто бы мы завладели шестьюдесятью тысячами талеров, а этого и не бывало! Не впервые к нему такия грамоты посылаются, да Пушкарь их не слушает вовсе».
«Это уже в последний раз! — сказал Скуратов: — подожди, пан гетман, что сделает Пушкарь. Если он теперь не учинит по государевой грамоте, тогда своевольство ему от его царского величества даром. не пройдет, а я останусь и буду ждать».