<<Да не ты ли первый пуще других меня на эту войну поджигал?» — говорил ему гетман.
В раде сделалась ссора и безладица; толковали и так и иначе; осмотрелись, что сделали клич к войне слишком торопливо и нерассудительно. Царского посланника не было обратно. Выговский надеялся, что испугает московское правительство решительными выходками; ожидал, что тот же дьяк Кикин опять приедет с речами, приятными для козац-кого -самолюбия, уже приказывал приготовлять встречу желанному послу. Но наступал октябрь, приближались осенние дожди, — время неудобное для походов в чужой земле. Великорусы, которые беспрестанно ездили от путив--льских воевод в казацкий обоз и обратно, пугали козакав тем, что в Севске собирается большое войско. Гетман, побуждаемый всеобщим ропотом, должен был возвратиться, -не дождавшись посла и не показавши москалям силы своего оружия.
8-го октября гетман написал письмо к путивльскому воеводе князю Григорию Долгорукову из табора под Богачкою, за пятнадцать верст от Днепра.
«Всегда я служил его царскому величеству верно, и теперь ничего злого не замышляю, и хоть мы с войском своим двинулись, а вовсе не думаем наступать на городы его царского величества: я только хотел- усмирить домашнее своевольство, и теперь, усмирив его, мы возвращаемся домой, надеясь на милость его царского величества, уповая, что он, православный государь, не допустит проливаться ' христианской крови. Только то нас удивляет, что боярин Шереметев поступает по-неприятельски с Малою Рос-сиею, — посылает на козакав своих ратных людей, а те, обнадеживаемые царскою милостью, убивают и в неволю берут людей по нашим городам и деревням».
Долгорукий в письме своем упрекал его в том, что он задерживал Портомаина и Тюлюбаева и посадил их в
тюрьму. Выговский отвечал: «Все это несправедливый' извет на меня сложили, — я их не задерживал, а они сами по своей воле остались: боятся проезду от своевольников; в тюрьму никто их не сажал: они _ ходили и ходят себе на воле; а как я в Чигирин приеду, тотчас и отпущу их с честью к его царскому величеству».
Козацкое войско отступило.
XII
Вместо царского посла, ожидаемого Выговским с милостивым словом и с удовлетворением его требований, явилась грозная царская печатная грамота от 24-го сентября; она была направлена ко всем малороссиянам, но преимущественно к козакам Полтавского полка, как к прежним противникамВыговского. В ней были исчислены преступления Выговского против царя; не одобрялось то, что он нападал на Пушкаря с татарами, не дождавшись великороссийских войск, тогда как сам же он просил прислать войска; признавались явною изменою против царской власти его' поступки: задержание Портомоина и Тюлюбае-ва, нападение на Киев, последнее объявление Кикину о решимости идти с оружием на Ромодановского и выдумка, будто бы у московского правительства есть намерение побить всю старшину и уничтожить козаков. Царь оправдывал свое правительство в том, что Пушкарю не было подано помочи: оно должно же было доверять гетману, избранному народом. В заключение гетман объявлялся изменником и клятвопреступником, и малороссияне призывались к соединению с великорусскими . воеводами и ратными людьми — к совместному действию против Выговского для свержения его и для избрания нового гетмана.
Быстро ожила придушенная пушкаревская партия. Полтава провозгласила полковником Пушкарева сына, Кирика; в другие полки из Полтавы расходились увещания — отторгнуться от власти гетмана; явились на воле Донец и Довгаль и другие, которых прежде московское правительство держало под стражею, как мятежников, а теперь считало защитниками правой стороны. Товарищ и друг Пушкаря, Искра, задержанный в последнее время в Москве, как er.o посланец, был знаком московским боярам еще прежде, при Хмельницком; теперь его не только отпустили с честью, но подали ему надежду сделаться гетманом. Он прибыл в Полтавский полк; около него составилась партия и провозгласила его гетманом, Искра разослал универсалы и требовал себе покорности. Своевольства, которые терпел народ в последнее время, когда войско- пребывало в восточной Украине, озлобили народ еще пуще против гетмана. Клич нового предводителя находил себе отзыв в массе. Разогнанные голяки стали собираться: опять составили полк дейнеков, готовых служить воеводам в надежде грабежа и своевольства
Гетман приехал в Чигирин. За ним привезли Барабаша в оковах, Выговский не казнил его, — он как будто утешался 'его страданиями и унижением. Узнав о том, что делалось по следам его в Полтавском полку, он написал 17 октября путивльскому воеводе, выхвалял свою умеренность, какую он показал недавно, отступивши назад от границ московских; представлял, что, не дождавшись дьяка Василья Михайлова, подозревает, что этот дьяк оговорил его перед царем, и упрекал правительство, зачем оно допускает какому-то Искре называться гетманом. Задержанных посланцев он не стал более удерживать: 18 октября Порто-моии был освобожден из-под стражи и призван к гетману. Выговский вручил ему лист к царю Алексею Михайловичу. В этом листе гетман жаловался, что царь выдал против него печатную грамоту, где объявил его изменником, где будто бы обвинял его в намерении вводить латинскую веру (этого в грамоте и нет): он уверял в своей верности парю, просил не посылать войск. Гетман сказал Портомоину: