Тогда некоторые с большим жаром говорили за казаков. «Вот, — говорили они, — сбывается предречение Стефана Батория, который говорил, что из этих удальцов — козакав
со временем образуется вольная Речь Посполитая. Козаки никому не кланялись, не выпрашивали шляхетства через поклоны придворным, а добывают его мужественным сердцем и саблею! Что за беда, что они были мужики, а теперь -шляхтичи? Ведь и македоняне были грубые холопы, и римляне возникли из пастухов, и турки из разбойников, и на--ши поляки прежде не были шляхтичи, а приобрели -шляхетское достоинство кровью и отвагою». При этом шляхтичи в утешение себе приводили на память песенку, сочиненную в Англии в XIV веке и потом распространившуюся в Польше: «когда Адам копал землю, а Ева пряла, никто никому не служил, никто никого не называл холопом». '
Были даже такие, полные сознания, речи:
.«Не козаки нарушили союз, а мы. Гордость наша виновата. Мы с ними обращались бесчеловечно. Мы не только унижали их перед собою, но пред человечеством. Мы не только лишали их прав, которые были их достоянием, но отнимали у них естественные права. Вот Господь Бог и показал нам, что и они люди, как и другие, и достойно покарал наше высокомерие. Они более заслуживают нашего уважения, чем те, которые раболепно отдаются королю и чужому государству, не думая расширить свою свободу. Козаки упорно предпочитают лучше погибнуть и исчезнуть, чем торжествовать без свободы. Мы ниже их: они сражались с нами за свободу, _а мы за бессильное господство!»
Требование уничтожения унии в том виде, как хотели казаки, не нашло поборников даже между самыми отъявленными защитниками веротерпимости и полной свободы -совести. Одобряя прежнее обращение поляков с протестантским учением, когда предоставлялась полная гражданская свобода всем; независимо от верования, либеральные послы говорили:
«Все это относится до еретиков, — не относится до Руси. Греческие обряды, различные от римских, не противны религии, коль скоро догматы веры правильны и неизменны. Но уничтожение унии будет уже насилие нашей собствен-Мй совести. Уния есть та же католическая вера, только с -своими обрядами: как же нам осуждать религию, которую сами исповедуем? Это было бы крайнее неблагоразумие, зло и настоящая ересь, это значит признавать приговор беззакония над собою. Уничтожить унию есть дело несов-- местное с совестью, и нет никакого способа поставить его так, чтобы наша совесть осталась спокойна. Конечно, никак
не следует присоединять греческого -обряда к римском)'; пусть патриарх, как и прежде, правит русской Церковью; лишь бы догматы веры были неизменны; а зависимость приговоров от единого главы не выдумана римскою гордостью, как некоторые говорят: это благоразумие, установленное от самого Бога. Нельзя назвать Вселенскою Церковью ту, которая зависит от произвола светских властей. Следует существовать соборам, а.решение и зависимость исходят от одного лица: иначе церковь распадается на различные учения. Впрочем, этот вопрос следует предоставить богословам на их конференции».
Среди разнородных толков и споров на сейме возвысил тогда пред сенаторами свой голос Казимир Беневский, которого тогда сильно порицали за гадячский договор.
«Козаков, — говорил он, — такое множество и так они сильны, что надрбно радоваться, если они, на каких бы то ни было условиях, присоединяются к Речи Посполитой; раздражать их в настоящее время, как делали мы прежде, будет величайшим безумием; вы сами знаете, в каком теперь состоянии Речь Посполитая: с одной стороны нам угрожают шведы, с другой — москали; в нашем положении противиться требованиям казаков значило бы самим отвергать помощь, когда она нам добровольно предлагается. Надобно сначала ласкать казаков, а со временем, когда они обживутся с нами, чины Речи Пасполитой могут изменить все на старый лад. Что ж такое уничтожение унии? Неужели вы думаете, что козаки большие богословы и апостолы? Мы теперь должны согласиться для вида на уничтожение унии, чтоб их приманить этим; а потом... объявится свобода греческого вероисповедания, отдадутся благочестивым церкви и имения, отобранные униатами, — это их успокоит, потом мы создадим закон, что каждый ' может верить, как ему угодно, — вот и уния останется в целости. Отделение Руси в виде особого княжества будет тоже недолго: казаки, которые теперь думают об этом, — перемрут, а наследники их не так горячо будут дорожить этим, мало-помалу все примет прежний вид>>.