Затем в комнату входят Аббат и Казанова, которого почти невозможно узнать: он завернут в плащ, копна волос, упавших на лоб, и эспаньолка придают ему маскарадный вид.
Аббат. Все, что вы рассказали мне, дорогой шевалье, и еще многое другое вы должны были бы записать, так же, как вы описали свой побег из-под свинцовых крыш.
Казанова. Вы серьезно так думаете, уважаемый аббат?
Аббат. Мне кажется, такая книга могла бы оказаться гораздо занимательнее, чем ваш памфлет против Вольтера.
Казанова. Может быть, я доставлю себе удовольствие съездить как-нибудь в Ферне, чтобы узнать из уст самого Вольтера, как он отнесся к памфлету своего опаснейшего противника, шевалье де Сенгаля.
Аббат. Ваши философские и, если здесь уместно это слово, религиозные воззрения кажутся мне отнюдь не бесспорными сами по себе… но тем не менее…
Казанова. Все, именуемое философией и религией, не более, чем игра словами. Нам никогда не будет дано постигнуть бесконечность и вечность… наш путь ведет от рождения к смерти, нам же остается жить по закону, заложенному в сердце каждого из нас, или вопреки ему… Ибо и непокорство и смирение одинаково ниспосланы Богом…
Стукнула входная дверь, на пороге появилась Марколина — хозяйка гостиницы, свежая, со смеющимся лицом. Она весьма рада гостям, словно с нетерпением ждала их приезда, и вот только теперь они — хотя бы один из них — объявились.
Марколина. Чем обязана, господин аббат? Рада вас видеть. Надеюсь, никаких огорчений в вашей жизни не произошло? Здравствуйте, шевалье. Для вас есть новости…
Аббат. Я следую в монастырь. Настоятельница, сестра Серафима, весьма ученая женщина, герцогиня по рождению, в письме ко мне… потому в письме, что в этом монастыре соблюдается обет вечного молчания… выразила желание встретиться с Аниной, племянницей господина Гудара…
Марколина. Господин Гудар поставляет мне замечательное вино. Надеюсь, шевалье в гостях у Гудара не лишил себя удовольствия…
Казанова. Какую же новость, Марколина, вы хотели бы сообщить мне?
Марколина. Вчера вечером для вас пришло письмо из Венеции… КАЗАНОВА. Из Венеции? О, если бы только я мог показать вам город, где прошла моя юность!.. Да, меня там ждут, я возвращусь в этот оазис здравомыслия и свободы! Венеция!.. Может ли быть у меня другая родина? Скорее давайте письмо, уважаемая Марколина. На чужбине мне давно уж не удается подчинить себе счастье! Триумфатором встретит меня мой город! Что мне делать в этом жалком, померкшем мире, мире глупцов, плутов и мошенников?..
Марколина подает ему письмо, Казанова распечатывает конверт.
Это предложение настолько почетно со всех сторон, что отложить приезд — значило бы проявить величайшую, даже непростительную неучтивость к моим высоким покровителям. (Погружается в чтение.)
Марколина(аббату). Говорят, эта Анина весьма ученая особа?
Аббат. Несколько лет назад умер ее отец, и с тех пор она живет в семье известного профессора Болонского университета, того самого Морганьи, который возымел похвальное намерение сделать из своей ученицы крупного ученого. Летом она всегда гостит у дяди. Она отказала нескольким претендентам на ее руку, и мы думали, хочет посвятить себя только науке. Но отношения с господином Андреа у нее, кажется, самые серьезные…
Казанова. Они друг друга стоят, философка и офицер. У обоих впереди блестящее будущее. (Раздраженно спрятал письмо в конверт и бросил его в свою сумку. Снял парик и бороду, словно только сейчас вспомнил, что нелепо выглядит в своем маскарадном одеянии. Настроение у него заметно испортилось.) Я хотел бы посмотреть, кто будет следующим любовником Анины? Болонский профессор? Гудар? Почему бы и нет? Или тот молодой слуга, который вчера стоял у ворот и глазел на нас, когда мы подъехали?
Марколина. Шевальер, что с вами? Успокойтесь. Я думаю, вы не откажетесь от плотного завтрака перед дорогой, да и господин аббат, очевидно, проголодался…
Аббат. Может быть, шевалье хочет отдохнуть? Приятнее ехать, когда станет прохладнее…
Казанова. Благодарствую. Только слабоумный мог написать мне такое письмо! Конечно, я уже не так молод и красив, не так ловок и гибок, чтобы совершать побеги из тюрем и ходить по скатам крыш, но я по-прежнему умнее их! О, я еще докажу этим негодяям! Я еще во сто крат сильнее ненавижу это правительство и с гораздо большими основаниями; а еретиком я был всю жизнь! И остаюсь им и сейчас!