— Здесь мы и пройдём, — едва слышно сказал Джон. Он видел обломанную мачту шнельбота по правому борту и развалины моста по левому. Зазор воды, где мог пройти ПР-73, оставался едва ли в десять метров – при ширине в миделе больше шести. Он не спускал глаз с мачты, прикидывая, не специально ли немцы позволили своему корыту утонуть там, чтобы перекрыть протоку? В его мыслях теснились картины затонувшего корпуса и подводных руин моста. Всё же груз, который они везли, порядком осадил бронекатер. На правом борту стоял Мейер, глядя на стальную путаницу ферм и руками показывая ширину прохода. Вот осталось около двадцати сантиметров и Кеннеди, затаив дыхание, чуть-чуть довернул левее, чтобы увеличить расстояние до шнельбота. Руки Эда сближались. Когда между ними осталось только втиснуть лист бумаги, лейтенант осторожно взял правее, выравнивая корабль и проводя его впритирку.
Мейер начал разводить руки. Протиснулись впритык, подумал Джон. Подводный выхлоп позволил бесшумно набрать ход сначала до восьми, а потом до десяти узлов. Бронекатер вышел на открытую воду южнее развалин поста и теперь прятался от вражеского взгляда под крутым западным берегом.
— Чёрт побери, где результат бомбардировки? — ЛеМэй потёр глаза. После долгих часов изучения аэрофотоснимков казалось, что они готовы выпасть на стол. Подполковник осторожно закапал лекарство, выданное аэродромным медиком. Вроде полегчало. В этот момент его отвлёк стук в дверь.
— Войдите!
— Капитан Ричард Гонсалес, сэр. Как я понимаю, это вы искали пилота-разведчика? Я вызвался добровольцем.
— Почему? — у ЛеМэя от неожиданности задёргалось левое веко.
— Моя эскадрилья сейчас занимается картографированием. Русские карты нам не подходят. Поэтому "Лайтнинги" летают и снимают местность. Это скучно. Когда появился запрос на разведывательный вылет, я решил сам пойти на задание.
— У вас F-4A41?
— F-5B, сэр. F-4 все заняты делом. А у меня в носу стоит целая фотостанция. Просто скажите, что хотите увидеть, и я привезу вам снимки.
— Мне нужно нечто большее, чем просто фотографии ландшафта. Я хочу увидеть, как и куда падают наши бомбы. Вы полетите вслед за рейдом.
— Сэр, вы уверены?
Подполковник пристально посмотрел на молодого лётчика.
— Поясните, что вы имеете в виду.
Гонсалес как будто и не заметил взгляда ЛеМэя.
— Я снимаю западный берег уже две недели подряд. Будь там следы от бомбардировки, я бы заметил безо всяких камер. Но их не нашли даже наши аналитики.
ЛеМэй беспокоился как раз из-за этого.
— Вот, посмотрите на эти фотографии. Это всё, что у нас сейчас есть. Давайте изучим их. Если нет следов бомбардировки, я должен знать.
— Это плохие снимки, сэр, качество ужасное. Я предполагаю, они сделаны русскими. Честно говоря, русские не занимаются съёмкой того, что лежит в тылу противника. Они полагаются на доклады партизан. Их разведывательные подразделения летают на старых бипланах, ведут зрительное наблюдение за передним краем. У них хреновая оптика, поэтому я и решил, что снимки от русских. Мы зря потратим время. Даже если бы их камеры могли разглядеть воронки от бомб, они не стабилизированы. Дрожь от самолёта смазывает такие детали. В итоге видно только, что внизу вообще что-то есть.
— Так держать, капитан, и всё будет отлично. Откуда вы родом? — ЛеМэй снова посмотрел на Гонсалеса.
— С Филиппин, сэр. Мои родители из Манилы, но переехали в Калифорнию ещё до моего рождения. Мой отец всегда говорил, что лучший способ выполнить работу – такой, который позволяет её сделать.
— Хороший совет, — проворчал ЛеМэй. — А теперь всё-таки посмотрим.
— Есть излучение радара, — у радиста Джона Магуайра было по-настоящему завидный боевой пост. Он сидел на единственном удобном стуле в кают-компании. — По правому борту.
Хотя приёмник выдавал угол с точностью до 90 градусов, этого хватало. Направление по носу или корме указывало бы на Волгу. Левый борт – на восточный берег, что подразумевало работу дружественной установки. А правый однозначно говорил о немецком радаре.