Добравшись до места, где раньше располагалась центральная усадьба колхоза, Хармон увидел почему. Повсюду, наползая одна на другую, теснились воронки от бомб. С воздуха Синьял-Яуши напоминали перевёрнутую M: три дороги, расходящиеся на север, соединялись у южной окраины перекрестком. Всё это исчезло. Только редкие остатки зданий торчали в небо. Повсюду была разруха. Редкие немцы, уцелевшие в укрытиях предместий – или кому просто повезло – потерянно бродили, шатаясь как пьяные. На организованное сопротивление они уже не были способны. Кто-то пытался, но таких быстро успокаивали короткими очередями из пулемётов. Остальные, безразличные и потрясённые, послушно собирались вместе и строились в длинные маршевые колонны в тыловые лагеря военнопленных.
— Генерал, нам пора уходить, — сказал русский полковник, офицер связи, назначенный Коневым. — Гитлеровцы уже готовят силы, чтобы блокировать наше продвижение на юг. Среди их повадок есть та, о которой всегда стоит помнить. Любой офицер или унтер способны организовать нескольких солдат. В другом месте другой офицер или унтер сделают так же. Подобные отряды быстро соберутся воедино и через несколько часов станут ощутимым препятствием. Каждая потерянная минута играет им на руку. От того, как быстро мы снимемся, зависит, насколько будем сильны при следующей встрече с фашистской обороной.
— Я знаю, товарищ полковник, — усмехнулся Хармон. — Поэтому на юг мы не пойдём. Мы двинемся на запад. Наша первая цель – Калинино. Как только возьмём перекрёсток и железнодорожную станцию, завяжем горловину мешка на всём северном фланге выступа, занятого фашистами. Интересно только, как быстро гитлеровцы поймут, что встали в оборону не там где надо?
— Если этот урод ещё раз приедет сюда и явится в мой госпиталь, я ему такого пинка отвешу, что он башкой потолок пробьёт! Ни один высокомерный говнюк не может указывать мне, как обращаться с пациентами. Меня не колышет, кто он или кем себя возомнил. Если он, или кто-либо действующий от его имени, сунутся сюда – разрешаю стрелять на поражение.
Напалков, заходя через парадный вход, хорошо слышал гневные излияния главврача в адрес неизвестного незваного гостя. Он глянул на офицера, пытавшегося спрятаться за стойкой регистратуры.
— Надеюсь, это не обо мне?
— Нет-нет, товарищ чекист. Это флотские разборки, — лейтенант нервно смотрел на двери, ведущие в основную часть госпиталя. — Никогда не видел нашего главного настолько сердитым. На вашем месте я бы не отсвечивал тут лишний раз.
Было слишком поздно. Капитан Харви Саттон бахнул дверьми, за его спиной лучезарно сияла хищная улыбка Кушáлы. Главврач снова было собрался рявкнуть, но, увидев Напалкова, постарался успокоиться. Тем не менее, его голос всё ещё звучал взволнованно.
— Здравствуйте, Иван Михайлович. Я должен принести извинения, но мы пытались справиться с серьёзной и трудноразрешимой проблемой.
— ЧК может как-нибудь помочь?
— У вас есть полномочия расстреливать ведущих американских политиков?
Напалков задумался.
— Пока нет.
Вопрос был задан в шутку, и смех существенно разрядил обстановку. Чекист не сразу понял – американцы решили, что и он пошутил в ответ. Когда до него дошло, тоже расхохотался.
— Если нужно, я могу выделить вам охрану из сил ЧК или милиции.
— Это очень ценное предложение, но нет. У нас есть морские пехотинцы, которые время от времени наведываются… проверить, чтобы… тот о ком идёт речь, не надоедал здесь. В конце концов, покой пациентов для нас важнее всего.
— Доктор, а можно узнать, что, собственно, произошло здесь? — Напалков почуял, что можно вытянуть какие-то полезные сведения.
Саттон, глядя на него, несколько секунд колебался с решением. Возможно, если привлечь к делу ЧК, это даст нам какие-то преимущества.
— Идёмте-ка переговорим наедине.
Удобно усевшись в кабинете со стаканами чая в руках, они переглянулись и каждый подвёл собственный промежуточный итог. Оба пришли к выводу, что речь о чём-то более важном, чем казалось на первый взгляд. Разговор завязал Саттон.