Все это раздражало и меня, и моих коллег. Я хорошо знал своих людей и не сомневался в их работоспособности и профессиональных навыках. Несмотря на непрекращающуюся критику со стороны замначальника, отдел по-прежнему работал продуктивно и слаженно.
Нам удалось выйти на группу преступников, которые длительное время занимались хищением «Камазов» в Набережных Челнах. В результате разработки этой группы был раскрыто свыше трех десятков краж большегрузов и возвращено более двадцати похищенных автомашин. В процессе этой работы был уличен в квартирных кражах неоднократно судимый Веселов, который признался в совершении ста пятидесяти шести квартирных краж!
Сотрудники отдела не жалели себя, работали на износ и только слепой мог не видеть этих успехов. И этим слепым был заместитель начальника управления.
Мне трудно было объяснять ему, что отсутствие на работе двух сотрудников связано с тем, что они находятся в засаде. Он требовал ежедневного отчета не только с меня, но и с каждого отдельного работника.
Вот и сегодня он вызвал меня к себе и начал с того, что потребовал полного отчета о работе группы Балаганина, которого он не видел на работе уже три дня. Я доложил, что Балаганин и двое сотрудников отдела откомандированы на работу в Бауманский РОВД Казани, но он отказался слушать мой доклад и потребовал письменного объяснения. Я не стал спорить и вышел. Когда объяснительная была готова, а я затратил на нее более полутора часов, он бросил ее на стол и не стал читать.
Творилось что-то непонятное. Носов собирал на меня и моих коллег компромат. Ему хорошо были известны настроения сотрудников отдела, их высказывания в его адрес. Эти сведения, передаваемые ему кем-то из наших, постоянно подогревали себялюбие Носова, который считал, что источником этих высказываний являюсь я, Балаганин и Зимин.
Я вызвал этих двоих, вкратце обрисовал ситуацию. Было ясно, что кто-то из наших регулярно докладывает Носову о психологической обстановке в отделе, о высказываниях сотрудников в его адрес, а главное, что этот человек порой просто врет, выгадывая какой-то свой интерес.
— Вот что, присмотритесь к своим и постарайтесь вычислить, кто это, — попросил я. — Он не знает или не совсем понимает, что делает.
За все время работы в управлении уголовного розыска я впервые столкнулся с подобной ситуацией и по-честному не знал, как себя вести. Доказывать Носову, что его умышленно вводят в заблуждение, я не хотел, так как не рассчитывал, что он поймет меня. Жаловаться и выносить весь этот сор на обсуждение руководства я тоже не хотел, у меня даже не было фактов, которые склонили бы чашу весов в мою пользу. Я просто решил выждать время. Этот человек все равно проявится, и вот тогда я смогу что-либо сказать Носову.
— Слушай, шеф, — воскликнул Балаганин. — Я знаю, это Семенов.
Предположение меня удивило.
— Когда обострились у тебя отношения с Носовым? Прикинь, я думаю, особенно в последние три недели? Правильно?
Я кивнул.
— Когда поступил на работу Семенов? Три недели назад! Он сейчас стажируется, и это позволяет ему свободно ходить по всем кабинетам отдела. Вот тебе и информация о высказываниях сотрудников и так далее. Ты понял меня, шеф?
Выслушав Балаганина, я предложил ему более плотно поработать с ним. Как Стас умеет «плотно работать» — все сотрудники нашего отдела хорошо знали.
Через три дня он доложил мне, что имеется весьма интересный факт. При этом его лицо приобрело какое-то таинственное выражение.
— Что ты накопал? Не томи, рассказывай.
— Дело вот в чем, — начал Балаганин, — Семенов буквально два дня назад, используя свое служебное положение, ссылаясь на оперативную необходимость и решение руководства отдела, договорился с одним потерпевшим о передаче ему автомашины и видеомагнитофона для оперативных целей. Эта машина и видеомагнитофон были изъяты у преступной группы с «Адельки» и как вещественные доказательства до суда были переданы потерпевшему на ответственное хранение. В настоящее время на этой машине разъезжает Семенов. Я не думаю, что вы давали ему подобное разрешение, — закончил Стас.
Такой вопиющий случай впервые отмечался в нашем подразделении и явно подпадал под категорию чрезвычайных.
Я собрал личный состав отдела. Места было маловато, но никто на эту тесноту не сетовал. Последним с веселой улыбкой в кабинет вошел Семенов. Явно не подозревая, что речь пойдет лично о нем.
Я начал издалека:
— В МВД поступило письмо от одного из потерпевших, в котором последний сообщал о вопиющем для УУР МВД факте, когда сотрудник управления уголовного розыска, который должен был передать потерпевшему изъятую у преступников машину и видеомагнитофон, под благовидным предлогом забрал эти вещи себе. Предлогом послужила якобы оперативная необходимость, и данный факт был якобы согласован с начальником отдела, то есть со мной. Этот сотрудник длительное время использует машину и видеомагнитофон в личных целях. Единственное, о чем не сообщает заявитель, это фамилия сотрудника.
Я сделал небольшую паузу, внимательно посмотрел на лица присутствующих и заметил, как лицо Семенова сперва побелело и стало чем-то напоминать восковую маску, а потом приобрело цвет ягоды-малины.
Сотрудники стали обсуждать этот случай и старались убедить меня в том, что среди наших подобный случай невозможен.
— Я обращаюсь к этому сотруднику, который своим поступком запятнал честь нашего отдела, чтобы он самостоятельно принял необходимое в таком случае решение, не доводя до того, что я передам эти материалы в инспекцию по личному составу. В этом случае не удивлюсь, если будет возбуждено уголовное дело, — в заключение посоветовал я.
Оставшись вдвоем, мы со Стасом обсудили результаты нашей оперативной комбинации и решили подождать развязки.
Вечером следующего дня меня вызвал Носов и поинтересовался причиной увольнения Семенова. Я решил прикинуться простачком и сделал удивленное лицо, словно не догадываясь о возможных причинах.
— Извините меня, вы назвали сотрудника Семенова, но я не только не знаю о причине его увольнения, но и впервые от вас слышу эту новость. Он ко мне не заходил и его рапорта об увольнении я не видел.
Владимир Алексеевич выказал свое недовольство тем, что я не знаю о причине увольнения перспективного сотрудника, подававшего неплохие надежды.
— Понимаешь, Абрамов, хорошими людьми разбрасываться нельзя. Их надо ценить и беречь, — назидательно произнес Носов.
Его слова об индивидуальном подходе к каждому, об уважении к личности и так далее явно не сочетались с его собственной политикой. Другой бы на моем месте промолчал, но только не я. Сколько раз я ругал себя за несдержанность, сколько раз я был наказан за свой язык, знает только один Бог. Я опять полез в драку, вновь и вновь попытался возразить ему, но он резко прервал меня на полуслове и бросил чуть ли не в лицо рапорт Семенова. На рапорте имелась резолюция, написанная красными чернилами: «Не возражаю».
Мне ничего не оставалось, как взять рапорт и поставить аналогичную резолюцию. Не знаю, как это звучит по-научному, но мне всегда было интересно наблюдать за лицами людей, за их реакцией. Вот и сейчас, докладывая замначальнику о Семенове, я с нескрываемым интересом наблюдал за его мимикой — надменность по ходу моего рассказа быстро превращалась в растерянность, и мне на миг стало даже жаль его.
Чем дальше я рассказывал, тем сильнее менялось его лицо. В его глазах я прочитал страх и панику, не совсем понятную мне. Только потом я понял, что Семенов действовал с прямого разрешения Носова. Именно он разрешил ему забрать у потерпевшего автомобиль и видеомагнитофон. От волнения у Носова пересохли губы, и он без конца облизывал их.