— Я как член партии не могу промолчать. Абрамов, являясь начальником отдела, самоустранился от проведения операции по задержанию столь опасного преступника. Он перепоручил ответственное задание, которое я ему дал, на своего сотрудника, у которого не оказалось достаточного опыта. Мне стыдно и больно слушать здесь оправдания Абрамова. Я как заместитель неоднократно обращал внимание начальника управления на работу этого подразделения, в том числе и на работу непосредственного начальника отдела Абрамова. Но меня никто не слышал, ни начальник управления, ни партийная организация. Результат этого глухого молчания — один сотрудник милиции ранен, двое получили серьезные телесные повреждения. Я считаю, что мы сейчас просто обязаны дать принципиальную оценку действиям Абрамова. Считаю также, что его необходимо снять с занимаемой должности и использовать с понижением в другом подразделении, не связанном с оперативной деятельностью.
Я присутствовал на совещании и был абсолютно подавлен этим выступлением. Начальник управления попытался что-то сказать в мое оправдание, но его попытку пресек заместитель министра.
Выслушав все претензии, я согласился, что захват был плохо организован и мог привести к летальным случаям, не только в отношении наших сотрудников, но и жителей микрорайона. Я заверил членов комиссии, что подобного больше не повторится, и я сам буду не только планировать подобные задержания, но и лично принимать в них участие.
Немного остыв, замминистра спросил меня, что нам известно о составе группы, в которую входил погибший. Я обрисовал всю ситуацию на данный момент и в заключение доложил, что нам неизвестны лица, которые могли входить в эту группу. Здесь мне пришлось вновь услышать то, что уже говорилось минут двадцать назад. Заместитель не скрывал того, что нас ожидает, если мы в ближайшее время не раскроем это преступление.
Мы сидели с начальником управления и молчали, каждый из нас по-своему переживал сказанное заместителем министра. Видно, устав от этих разговоров, он махнул рукой, и мы с ним покинули кабинет заместителя министра.
Я на тот момент действительно не знал, как выйти на других участников группы, так как проведенные нами мероприятия, в том числе и наблюдение за Бариновым, не выявили ни одной его реальной связи.
Те, с кем он общался, были в основном местными жителями, которые по заверению участковых инспекторов и зональных оперативников Кировского РОВД, не были способны на столь дерзкие преступления.
С другой стороны, спрятать или продать такой объем мехов и оставаться при этом незамеченным в Адмиралтейской слободе было просто невозможно.
Обдумывая все эти моменты, я пришел к выводу, что все остальные участники проживают в других районах Казани, и не исключено, что в районе меховой фабрики.
Утром следующего дня я собрал у себя личный состав отдела и попросил всех повторно проинформировать своих доверенных лиц. Были подготовлены и разосланы ориентировки с приметами предполагаемых преступников. Когда сотрудники разошлись, я попросил Стаса пригласить ко мне хозяина того самого сарая, в котором были обнаружены меха.
Стас взял мою служебную машину и поехал выполнять задание.
Ко мне в кабинет завели Вагапова. Его трудно было узнать, за несколько дней он заметно постарел. Волосы побелели, лицо осунулось и почернело.
Я протянул ему прижизненную и посмертную фотографии Андрея.
Он мельком взглянул и отвернулся. Пришел следователь и начал официальное опознание. Вагапов безошибочно указал на фото Баринова как на одного из преступников, совершивших нападение на машину. Посмертная фотография Андрея вызвала у него неподдельный ужас. Он закрыл лицо, и его тело затряслось от рыданий.
Опознал Андрея и соседский парень. Он подтвердил, что именно его видел накануне, когда в окно Вагапова была брошена граната.
Закончив с этими делами, я стал ждать возвращения Балаганина.
Раздался стук в дверь и в сопровождении Стаса в кабинет вошел мужчина преклонного возраста. Я попросил Стаса приготовить чай, и мы начали беседу.
Со слов мужчины, он всю свою сознательную жизнь проработал на меховой фабрике и вот уже около десяти лет как на пенсии. Супруга его на пенсии уже давно и в настоящее время после инсульта два года не выходит из дома. Этим строением, то есть сараем, он не пользуется несколько лет, так как после того как к ним в дом провели газ, потребность в хранении дров отпала. Кто мог хранить в его сарае шкуры, он не знает. Дети у них давно взрослые и живут отдельно. Никто из детей на меховой фабрике никогда не работал.
Продолжая разговор, мы потихоньку выяснили, что у одной из его дочерей есть сын Алмаз, которому чуть больше двадцати лет. Как заявил хозяин постройки, внук у него самостоятельный, имеет машину, которую купил у кого-то в Казахстане. Алмаз часто выезжает со своим отцом на сезонные заработки, и их порой не бывает по несколько месяцев.
На вопрос, имеется ли у него фотография внука, дед закивал, предупредив нас, что фотография старая, там ему всего пятнадцать лет.
Станислав проводил старика и поднялся ко мне в кабинет. Внутренний голос говорил мне, что меха в сарае как-то связаны с внуком.
Проверяя неожиданно возникшую догадку, я попросил Станислава съездить в Приволжское РОВД и там, в паспортном отделении, переснять фотографию этого Алмаза с формы Т-1.
Через час Стас привез фотографию Алмаза.
С Юрием Зиминым мы поехали в Адмиралтейскую слободу. Мне захотелось еще раз встретиться и переговорить с Новиковым насчет погибшего Андрея.
Проходя мимо дома, где проживал Андрей, я невольно вспомнил обыск, который проводили сотрудники уголовного розыска сразу после его гибели. Мать погибшего, уже не молодая женщина, с кулаками набросилась на сотрудников милиции. Ее пытались остановить соседи, но на нее не действовали никакие уговоры, и она продолжала бросаться до тех пор, пока ее не увезли в Кировский отдел милиции.
Несмотря на тщательный обыск, в квартире Баринова не было обнаружено ни одного предмета, который можно было бы связать с совершенным налетом. Несмотря на все усилия, нам так и не удалось найти немецкий трофейный нож.
И если бы не водитель, который опознал Андрея как участника нападения, другими вещественными доказательствами, которыми располагало следствие, доказать причастность Баринова было невозможно.
Новикова я увидел сразу. Он стоял в группе молодых ребят у подъезда и, по всей видимости, складывался с ними на спиртное.
Он тоже узнал меня и растерялся.
Я прошел мимо него и взглядом показал ему следовать за мной. Пройдя метров сто, я остановился и стал поджидать Володю.
Минуты через две он поравнялся со мной и, не останавливаясь, прошел дальше.
Он вошел в клуб Вертолетного завода, и мне ничего не оставалось, как проследовать за ним.
Новиков стоял около окна и внимательно смотрел на улицу.
— Зачем вы пришли? — спросил он. — Вы же меня запалите! На меня и так косятся все ребята в нашем дворе.
— А ты не трясись от страха, — посоветовал я. — Ты сам вызвался помогать милиции, вот и помогай. Скажи мне, что ребята говорят о Баринове?
Он молчал.
— Кефир, — произнес я с угрозой, — если мы с тобой сейчас не договоримся, поедешь со мной на «Черное озеро». Там ты будешь более разговорчивым. Ты что, меня не помнишь? Это я, Абрамов. Мы раньше жили в соседнем доме.
Он внимательно посмотрел на меня своими плохо видящими глазами и тихо произнес:
— О том, что вы работаете в МВД, в Слободе знает каждый пацан, и поэтому я бы не хотел, чтобы меня видели с вами. Дайте мне ручку и бумагу, я напишу вам номера машин, которые приезжали к Андрею. И в моем блокноте корявым почерком написал два номера.
Я протянул ему фотографию Алмаза:
— Посмотри повнимательней! Этот парень приезжал к Андрею.
Он долго рассматривал своими близорукими глазами фотографию Алмаза.
— Да, я его видел. Он несколько раз приезжал с друзьями к Андрею, — произнес Новиков и еще раз, как бы проверив себя, взглянул на фото.
Когда я выходил из помещения, Володя спросил: