Парня выбрали по росту среди самых низколобых,
На ночь заперли в казарму, сны проверили в мозгу»…
или такие строки:
Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух,
Мокрые пряди волос лезут в больные глаза,
Ведьмы гадают о царствах. Ямб диалогов громоздок.
Шест с головой короля торчит. разодрав небеса…
(«Эдмунд Кин»)
Константин Симонов, (тоже, как и Киплинг, военный журналист) и вовсе не знавший ни одного иностранного языка, но — буквальный подражатель Киплинга начиная с самых ранних собственных стихов:
«Никак не можем мы смириться с тем.
что люди умирают не в постели,
что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив. Не долетев до цели,
Как будто можно, кончив все дела…»
«Всю жизнь любил он рисовать войну»,
Сразу видно и откуда пошли такие баллады, как его же «Рассказ о спрятанном оружии». Тут сюжет взят у Р. Л. Стивенсона из его знаменитого «Верескового мёда» в переводе С. Маршака), а построение стиха и вся интонация киплинговская. Ну, и почти все стихи из книги «С тобой и без тебя», где так наз «лирический герой» вышел из Киплинга, едва успев кое-как переодеться в форму советского офицера. Или, наконец, баллада «Сын артиллериста» с её рефреном:
«Держись мой мальчик: на свете
Два раза не умирать,
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!»
Такая уж поговорка у майора была…
Ну, а если обратиться к стихам более второстепенных поэтов? Вот, к примеру, Ярослав Смеляков. Довольно вспомнить хотя бы одно его, вероятно, самое популярное в шестидесятых годах ХХ века, стихотворение:
Если я заболею, к врачам обращаться не стану
Обращаюсь к друзьям (не сочтите. что это в бреду):
Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом.
В изголовье поставьте ночную звезду.
Я ходил напролом, я не слыл недотрогой… И.т. д
А вот — другое поколение: приведу тут полностью стихотворение из первой книжки стихов фронтового врача, двадцатипятилетного Семёна Ботвинника, изданной в 1947 году:, и, понятно, разруганной в дым советской критикой:
Чугунные цепи скрипят на мосту.
Последний гудок замирает в порту.
Уходит река в темноту…
Но ты побывай на свету и во мгле.
Шинель поноси, походи по земле.
В огне обгори. И тогда
Услышишь, к а к цепи скрипят на мосту,
Как долго гудок замирает в порту.
Как плещет о камни вода…
Или такой отрывок из открывающего эту книжку стихотворения:
«.. И у нас не дрожала в бою рука,
А о смерти думать не надо.
Биография наша как штык коротка
И проста она, как баллада.
Не хочу, чтоб земля была мне легка.
Пусть качает меня, как качала,
Биография наша как штык коротка,
Но ведь это только начало!
Даже крикливый и банальный Михаил Светлов, с его «Каховкой» или «Гренадой», романтически воспевающий советскую агрессию, искренне оправдывающий её якобы благими целями… Да, Светлов тоже отдалённо исходит из Киплинга, ну хоть из стихотворения «Несите бремя белых, что бремя королей». Только вместо «бремени белых» (т. е. заботы о народах колоний, понимаемой Киплингом как долг колонизатора) у Светлова «советские люди», столь же альтруистично заботятся об «освобождении» разных чужих стран от «ужасов капитализма» (а при случае и от феодализма):
«Я землю покинул, пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…»
………………………………………………………..
или и того пуще:
Тревога густеет, растёт. и внезапно
Советские трубы затрубят: «На Запад!»,
Советские пули дождутся полёта!
Товарищ начальник, откройте ворота!»
Ну тут уже получается просто злая пародия на самые что ни есть империалистические киплинговские мотивы….
Особое внимание надо, видимо, обратить на поэтов-ифлийцев. Начавшие юными писать стихи перед самой войной, они почти все были под влиянием того же Киплинга, которого никто из них в подлиннике не читал, (Как большинство советских студентов тех времён, языков они не знали) Однако, до немногих тогда переводов и многих подражаний они добрались опять же по тропинке, протоптанной Н. Гумилёвым и Н. Тихоновым. А так же — через стихи студийцев Лозинского (как те же Ирина Одоевцева и Ада Оношкович-Яцына, или забытая вовсе незаслуженно в наше время, Аделина Адалис.)
В этом институте возникла целая большая группа поклонников Киплинга: стоит перечислить только фамилии «ифлийских» поэтов [5] и всё станет ясно: Прежде всего, это юные тогда Давид Самойлов, Борис Слуцкий, а особенно Сергей Наровчатов и Павел Коган. Откровенное мальчишески восторженное подражание Киплингу видно за версту в некогда знаменитой «Бригантине» Павла Когана, стихотворении безусловно беспомощном, но явно слепленном из стихов Киплинга и прозы Р. Л.Стивенсона. Волею неведомой судьбы это, по сути, детское сочинение, до войны так и не вышедшее за стены ИФЛИ, стало в 60-е годы настолько популярной песенкой (на безрыбье романтического материала), что вскоре просто стало невозможно его слышать, не морщась от наивной пошлости которую, по-моему, именно шестидесятые годы в эти стихи и втиснули, сделав их песенкой. Кстати, не будет преувеличением сказать, что очень большая часть «бардов», появившихся в те же шестидесятые, так или иначе обязана своим происхождением именно этому стишку, кем-то положенному в конце пятидесятых на примитивную мелодию.