И трижды тридцать тысяч нас вошли в густой туман.
И визг, и вопли раковин взнеслись над полем брани.
За бороду схватили мы Бховани вражий стан,
И смыл наш яростный поток с лица земли Бховани!
И дети Бхоста полегли от наших длинных пик,
Рохиллы черные неслись, как скот, от нас гурьбою.
От нашей тысячи одной презренный враг поник,
А Мультар Рао с десятью оставил поле боя!
И вынуть саблю — нету сил, ударить — нету сил:
Плечо в плечо и грудь на грудь сошлись мы тесной кучей.
Наш пеший горец и коней, и всадников разил,
И павших на сырой земле давил наш вал могучий.
Налево грохотал мушкет, как близкий водопад,
Направо лес кровавых пик восхода был кровавей.
И снизу кровь, и сверху вниз — Упсаров скорбный взгляд,
Что подбирали тех, кто пал в позоре или славе.
И видел я огонь и дым, и видел Бхао стяг,
И слышал тщетный крик, — увы, то звал один из Бхао:
«О, Ананд Рао Нимбалкхур, скачи, теснит нас враг!
Верни всех тех, кого увел проклятый Мулътар Рао!»
Когда осенние дожди в истоках Джамны льют,
Тогда песчаный перекат с пути сметают волны.
Враги прорвались через нас, как через цепь запруд,
Но броды Джамны в этот день их кровью были полны.
Я рядом с Сциндией скакал, — куда мой господин,
Туда и я; за нами вслед — вся конница Халькара.
И были все у нас вожди убиты, как один,
Кинжалы Северных Племен нас истребляли яро.
Я рядом с Сциндией скакал — стекала кровь с копья
Вдруг вижу: девушка бежит, бежит наперерез нам
И к Сциндии припала, и — кричит: «Любовь моя!»
Я еле-еле их прикрыть успел щитом железным.
(Ее в лесу зачаровал он много лет назад,
Приворожив ее к воде, что принял от нее же.
Простой охотницей она была, как говорят.
Зачем, имея двадцать жен, он взял Лалун, о Боже
И дух смутился в нем. Ее он сзади привязал,
И вновь мы в Дели понеслись, дерясь неутомимо.
Отряд от гибели, как тень, счастливо ускользал.
Из Панипута мчались мы — и были не одни мы.
Но Лутуф-Уллах Попульзай нам не давал уйти.
Отродье Севера, к Лалун пылал он дикой страстью.
Я был готов затеять бой, закрыть ему пути.
«Нет!» — крикнул Сциндия, и я послушался — к несчастью.
За лигой лига — наглый вор маячил за спиной —
За лигой лига — белый путь под белой кобылицей —
За лигой лига — быстр, как Смерть, — за ними и за мной —
Летел, как Время, что века продлилось и продлится.
И жаркий полдень око впил в постыдный наш побег.
Шакалий хохот, волчий вой вторгались в наши уши.
И враг, как коршун, был готов кружить хоть целый век,
И пали сумерки, и страх мою наполнил душу.
Я молвил: «Ждет тебя народ. Забудь ее любовь.
Поверь, при первом свете дня любовь ее убудет
. Подрежь веревки и вдвоем с тобой поскачем вновь».
А Князь в ответ: «Моих Цариц она Царицей будет!
Из всех, кто ест мой хлеб, она одна пошла за мной.
Корона — ей, за то, что в бой за мной пошла по следу.
Один позор я пережил, зачем позор двойной?
Достигнем Дели — рухни всё — я одержал победу!»
Кобыла белая под ним шаталась все сильней.
Взошел вечерний дым печной и опустился ниже.
А Попульзай не отставал — мы шпорили коней —
И близко Дели был от нас, но враг был трижды ближе!
Был Дели близко, и Лалун шепнула: «Господин,
Убей меня — скачи один — хромает кобылица!»
Он крикнул: «Нет!» Она опять: «Скачи, скачи один!»
И отвязалась от седла, и выпорхнула птицей!
Кобылу Князь остановил, кобыла в мыле вся,
И в пене рот, и хрип, и стон, и силы на пределе.
И Господин мой, ей удар смертельный нанеся,
Решил хоть пешим бой принять, почти достигнув Дели.
Но боги милостивы. Князь лежал под скакуном,
Когда услышал крик Лалун, и еле внял он крику.
Любовь и битва перед ним мелькнули кратким сном,
И тьма ему закрыла взор — и я увез Владыку.
Пер. Е.Фельдман
29. ЖАЛОБА ПОГРАНИЧНОГО СКОТОКРАДА
Горе мне за сладкую жизнь —
Что вел я из года в год,
И горе тройное— милой жене,
Что в Шалимаре ждет.
Жизай1 мой отняли они,
Меч, что был остр и нов,
В тюрьме я коротаю дни
За то, что крал коров.