«Ты в книжке вычитал этот грех?»
«О, да,» — Томлинсон прошептал.
Дьявол подул на ногти, и вот — бегут бесенята толпой:
«На мельницу хнычущего мудака, укравшего облик людской!
Прокрутите его в жерновах двух звёзд, отсейте от плевел зерно:
Ведь Адамов род в цене упадёт, если примем мы это говно!»
Команды бесят, что в огонь не глядят и бегают нагишом,
И особенно злы, что не доросли, чтоб заняться крупным грехом,
Гоняли по угольям душу его, всё в ней перерыли вверх дном,
Так возятся дети с коробкой конфет, или с вороньим гнездом.
Привели обратно — мертвец не мертвец, а клочья старых мочал.
«Душу, которую дал ему Бог, на что-нибудь он променял:
Мы — когтями его, мы — зубами его, мы углями его до костей —
Но сами не верим зенкам своим: ну нет в нём души своей!»
И голову горько склонив на грудь, стал Дьявол рассуждать:
Ведь как-никак я Адаму свояк, ну как мне его прогнать?
Но тесно у нас, нету места у нас: ведь мы на такой глубине…
А пусти я его, и мои же джентльмены в рожу зафыркают мне,
И весь этот дом назовут Бардаком, и меня будут лаять вслух!
А ради чего? Нет, не стоит того один бесполезный дух!»
И долго Дьявол глядел, как рванина бредила адским огнём…
Милосердным быть? Но как сохранить доброе имя при том?
«Конечно, транжирить мой антрацит и жариться вечно б ты мог,
Если сам додумался до плагиата…»
«Да, да!!!» — Томлинсон изрёк.
Тут облегчённо Дьявол вздохнул: «Пришёл ты с душою вши,
Но всё же таится зародыш греха в этом подобье души!
И за него тебя одного… как исключенье, ей-ей…
Но… ведь я не один в Аду господин: Гордыня грехов сильней!
Хоть местечко и есть там, где Разум и Честь…
(поп да шлюха всегда тут как тут)
Но ведь я и сам не бываю там, а тебя в порошок сотрут!
Ты не дух и не гном, — так Дьявол сказал,—
и не книга ты и не скот…
Иди-ка ты… влезь в свою прежнюю плоть,
не позорь ты земной народ!
Ведь как-никак, я Адаму свояк! Не смеюсь над бедой твоей,
Но если опять попадёшь сюда —
припаси грешки покрупней!
Убирайся скорей: у твоих дверей катафалк с четвёркой коней,
Берегись опоздать: могут труп закопать
что же будет с душонкой твоей?
Убирайся домой, живи как все, ни рта ни глаз не смыкай,
И СЛОВО МОЁ сыновьям Земли в точности передай:
Если двое грешат — кто в чём виноват, за то и ответит он!
И бумажный бог, что из книг ты извлёк,
да поможет тебе, Томлинсон!»
Пер. В. Бетаки
46. ДОЛГИЙ ПУТЬ
(послание к книге «Казарменные баллады и другие стихи»)
Слышишь голоса глухие в поле, где скирды сухие
Спят, бока подставя свету:
«Как пчела — душистый клевер, так и ты оставь свой север —
Малый срок отпущен лету»!
Ветер с гор ревет — он тебя зовет,
Дождь колотится морю в грудь,
II поет вода: «Ну, когда, когда
Мы опять соберемся в путь?»
Смиримся, девочка, с шатрами Сима,
Нет благостнее крова.
Пора нам вернуться на старый путь, наш путь, открытый путь.
Нам пора, пора, он ждет нас — долгий путь и вечно новый.
Слышишь, север нас ждет — в снежном нимбе восход,
Юг — там Горна враждебные рати,
По пути на Восток — Миссисипи поток,
Золотые врата — на Закате.
Там скалы, девочка, удержат смелых,
Там лгать не умеет слово;
Всегда многолюден он — старый путь, наш путь, открытый путь,
Он живет великой жизнью — долгий путь и вечно новый.
Кратки наши дни и серы, небеса мрачны без меры,
Воздух ловишь ртом, как рыбы.
Разве жаль души усталой? Продал бы ее, пожалуй,
За Бильбаосские глыбы.
Там, девочка, тюки плывут над морем,
Пьян с утра народ портовый, —
Корабль навострился на старый путь
наш путь, открытый путь,
Путь из бухты Кадикса к югу — долгий путь и вечно новый.
Путь орлиный, путь змеиный, путь жены и путь мужчины —
Их пути втройне опасны,
Но торговыми судами к Осту синими путями
Плыть воистину прекрасно!
Слышь, девочка: то звон цепей, то грохот
Барабана бортового?
Они нас торопят на старый путь, наш путь, открытый путь,
Путь подъемов, путь падений, старый путь и вечно новый.
Чу! Труба взревела в доке; взвился синий флаг на фоке;
Кранцы трудятся ретиво.
Блещут и скрежещут стрелы, груз подносят то и дело,
И похныкивают шкивы.