Всюду мы видим в начале сильного и энергичного основателя рода и «дела», а затем — его потомков, слабых, сводящих так или иначе к нулю все начинания своего предшественника… Достаточно сравнить старого Джолиона у Голсуорси с некоторыми людьми из младших поколений. А в «Будденброках» Томаса Манна есть особенно яркий символический эпизод: младший, да и по сути дела никчёмный, последний нежизнеспособный потомок этой сильной и активной семьи, маленький Жанно, случайно открыв родословную книгу, подводит черту красным карандашом под своим именем…
По сути дела ведь такая же история рассказана и у Киплинга в «Мери Глостер», этом монологе-романе в форме баллады. Вот умирающий баронет, сэр Антони Глостер, истинный «self made man», выросший буквально из ничего:
Не видывал смерти. Дикки? Учись, как кончаем мы:
И ты в свою очередь встанешь
на пороге смертной тьмы.
Кроме судов и завода и зданий и десятин
Я создал себе мильоны. Но я проклят, раз ты мой сын!
Хозяин в двадцать два года,
женатый в двадцать шесть,
Десять тысяч людей к услугам.
А судов на морях не счесть…
……………………………………………………………………..
Это он о себе. А вот о сыне:
«Харроу и Тринити колледж! А надо бы — в Океан!
Я хотел тебе дать воспитанье.
Но горек был мой обман!
Лгун и лентяй и хилый, как будто себе на обед
Собирал ты корки хлеба…
Мне мой сын не помощник, нет!
Пер. А.Оношкович-Яцыны
И вот ещё особенность киплинговского стиха, в этой балладе особенно видная:
…Они возились с железом. Я знал: только сталь годна.
Первое растяженье. И стоило это труда,
Когда появились наши девятиузловые суда…
Тут становится видна главная заслуга Киплинга перед английским языком — необычайное расширение словаря, о котором я частично уже говорил, в связи с влиянием на поэта стихов Френсиса Брет-Гарта.
В стихах Киплинга на равных правах звучат и литературная речь, и песенные интонации, и высокий, библейский, стиль, и лондонский «кокни», а там, где это надо — профессиональные жаргоны моряков или мастеровых, и мастерски воспроизводимый солдатский сленг, особенно густой в некоторых из «Казарменных баллад»:
Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!
(Пушкари, послушайте рассказ!)
Нам обмыть обновку надо — будет самое оно,
Мы ж не любим ждать — давай сейчас!
(«Куртка» пер. Э.Ермакова.)
или в другой балладе «Закрой глаза, часовой»:
Грит младший сержант, дневальный,
Часовому, что вышел в ночь:
— Начальни-краула совсем «хоки-мут», 13
Надо ему помочь.
Много было вина, ведь ночь холодна,
Да и нам ни к чему скандал,
Как увидишь — шо пшел к караулке он —
Подай хочь какой сигнал'.
(пер. Э.Ермакова)
Именно вот за такие, постоянно и умело употребляемые просторечия поэт, и получил в основном, прозвище литературного хулигана. За кокни, за сленг, за сухой, иногда весьма непривычный для читателей поэзии профессиональный жаргон слесарей, машинистов, моряков, солдат и т. п., за это немыслимое в то время расширение поэтического словаря, когда границы поэзии и разговорного «низкого штиля» размываются, а синтаксис максимально рассвобождён.
В 1892 году Киплинг выпустил свою вторую книгу стихов: поэтический сборник «Казарменные баллады» «Barrack-Room Ballads and other Ballads» 14 Многие из включённых в неё стихов ещё раньше одобрил стареющий У. Хенли. Кроме уже известной «Баллады о Востоке и Западе», открывавшей в первом издании эту книгу, в ней были ещё два стихотворения тоже хорошо известные читателям по периодике. Это — «Ганга Дин» ("Gunga Din") и «Мандалей» ("Mandalay"). Именно эти три стихотворения более всего и способствовали мгновенному росту известности поэта.
«Мандалей», — по сути дела целая повесть о жизни солдата, «отравленного навсегда» Зовом Востока, яркой природой и мимолётной любовью, столь же экзотической, как природа. Всё это становится привычной, повседневной жизнью солдата, монологом которого и является стихотворение. Для этого человека, вернувшегося в туманный Лондон после службы в экзотической Бирме, для человека, оторванного от яркого мира, с которым он так сжился, вся английская жизнь предстаёт пресной и серой:
Моросит английский дождик, пробирает до костей,
Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!
Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста —
О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!