- Криминал мы сразу пресекли. Теперь плутовка раскаивается.
Его лапа, усыпанная веснушками, лениво сползала во внутренний карман, и вернулась оттуда с бумажником.
- Это что? Фокус такой?
Изумление мое вызвало гогот всей дружины.
- Фокус-покус, - запястьем смахнув проступившие слезы, вожак терпеливо прояснил ситуацию. - У нее Виктория кличка. Официально Вика-Смерть.
Она и пригрела твою собственность, когда ты на ярмарку забрел. У нас везде агенты внедренные. Взяли с поличным и оформили в колодку до ближайшего отпущения. Таков обычай, монах. Пока ты штиблетами спекулировал, Вика-Смерть уже каялась публично.
- Первый, кажись, готов, - пожилой долговязый страж порядка сел на корточки рядом с узником, застывшим в луже собственной крови. - Спекся.
- Отпустите его, - приказал командующий.
Дружинник с набором ключей, подсевши к долговязому товарищу, только еще собирался отомкнуть замок на колодке убитого, а Вика-Смерть уже беспощадным ударом по виску прикончила второго. С ужасом и отвращением рассматривал я красные ее туфли на высоких каблуках.
- Снимай прищепку, Митя, - прозвучал, будто издали, утомленный голосок. - А вам должно быть стыдно, святой отец. Подняли шум из-за копеечного бумажника. Где смирение ваше? Где кротость и аскетизм?
Я вскинул глаза на злобную стерву, и поразился. Томно и, вместе, насмешливо изучала меня очаровательная госпожа, сохранившая в свои годы почти былую привлекательность. Я узнал ее. Виктория Гусева. Когда-то цензор издательства «Советская Россия», снабжавшая меня запрещенными ксерокопиями Франка, Солженицына и Блаватской. «Помнишь рыжую телку из «Лабиринта»? - всплыли на поверхность моего сознания, бессмысленные, казалось, автобусные реплики Словаря. - Она тебя вспоминает». Кажется, я действительно познакомил их в «Лабиринте». Словарь за ней потом волочился, да напрасно. «Что она делает здесь? Ворует кошельки? Вряд ли. Виктория всегда целилась выше. Истребляет мужчин? Более, чем спорно. К мужчинам она питала слабость. Разве, что Словаря не жаловала. Пьет бесплатное пиво? Сомнительно. Алкоголь вызывал у нее стойкое отвращение. Внезапный кризис ценностей? Сдвиг по фазе? Что? - рой вопросов, звеневших в моей голове, смахнула реальность. - Без разницы. Эта сука людей хладнокровно убила. И все. И не важно, кем она в прошлой жизни была».
- Офицер, - снова обратился я к руководству, - я здесь проездом. Ваши обычаи мне в новинку. И вот я не совсем понимаю. Чтобы у вас индульгенцию за кражу получить, я должен парочку нарушителей прикончить?
- Индульгенцию?
- А так по латыни отпущение грехов называется, Митя, - пришла на помощь анархисту освобожденная от колодки рыжая тварь. - Ты заходи, Дмитрий Кондратьевич, в мою вечернюю школу жизни по адресу Косой переулок. Я там латынь преподаю от 20 до 24. Это длина. Диаметр тоже имеет значение.
- Мы, что ли, правила устанавливаем? - пропустив ее справку мимо, обиделся на меня офицер. - Я идейный анархист. По мне, так любая собственность есть грабеж обездоленного гражданства, понял? И бумажник свой ты украл у людей без бумажников, понял? Я сын Прудона и Бакунина. А в Бога я не верующий. И не грехи я отпускаю, а людей, искупивших кровью. Мое дело нейтральное. За порядком следить. Анархия – мать порядка, понял?
- Ну, вы тут разбирайтесь, мальчики, - Виктория отослала мне воздушный поцелуй, и растворилась в толпе коммерсантов.
- И кто же правила устанавливает? – окончательно сбитый с толку, я еще пытался что-то выяснить.
- Да ты и устанавливаешь, поповское семя! - распалился вождь идейных анархистов. - Митя привязывай! Митя наказывай! А не ты, так фанатики твои, славяне! Пусть Божий суд грешные души рассудит! Кто в поединке выжил, тому и прощение от Царства небесного!
- Бог не в силе, а в правде! – я в бешенстве дернулся, но прихватили меня надежно.
- Бог в правде, - как-то вдруг успокоился Митя-анархист, - но, правда - в силе. Чьи слова?
- Чьи?
- Отпустите инока, - Митя устало махнул рукой, и пошел прочь.
- Если бы не паек усиленный, да премия по штуке на рыло за каждого нарушителя, хрен бы мы выслуживались, - предупредил меня долговязый. - Посмотрели бы, как вы глотки друг другу подрежете. Иди, на запад, святой отец. Магазин скоро закроется.
- И где тут запад? - я оглянулся по сторонам.
- Тебе не одинаково? - дружинник ростом короче сплюнул под ноги. - Ост унд вест дахайм дас бест.
«Это он в десятку всадил, - согласился я мысленно. - Такая пословица кучно в меня легла: «восток ли, запад ли, дома лучше». Пора выбираться, пока мне рашпилем череп не раскроили в этой немецкой слободе. Ноги делать пора. Выход искать». Я открыл бумажник и проверил его содержимое. Кредитные карточки, таможенная квитанция и пятнадцать тысяч рублями наличными оказались нетронуты. Еще даже прибавилось кое-что. Визитка с буквой «R». Буква, так или иначе, подразумевала Словаря по фамилии Рысаков. На оборотной стороне визитки я прочитал послание от левой почему-то руки: