- Сапоги хотя бы вытри, - Гусева обернулась прежней бестией и пропала в доме.
Сапоги я вытер. Здесь я похож на моего старого перса. Ему свойственно гадить, но воспитание чаще держит победу. Потом я шагнул в мезон. Прихожая сильно отдавала предбанником. Стены обшиты были вагонной доской. На гвоздях сушились душистые можжевеловые и березовые веники. Над скамьей висели использованные махровые полотенца. Свежие, переложенные простынками лежали стопой на длинной полочке, и там же просила подаяния сиротливая байковая шапка. Плотно закрытая дверь могла вести только в парную. Лестница с ковровой дорожкой подобная трапу для встречи Юрия Гагарина, стремилась наверх. Осмотревшись, я пригласил в предбанник Матвеева.
- Не рафинад, не растаю. Снаружи постерегу.
- А если меня изнутри начнут убивать?
- Справедливо. А если мадам рассердится? Вика-Смерть женщина со связями.
- Только с половыми и беспорядочными. Вы инструкцию на крыльце прочли? Будете действовать по инструкции, она сама вас оправдает. Прямо на этой скамье.
Матвеев сел на скамью оправданных, а я взошел по ковровой дорожке до верхнего этажа, откуда неслась прямая речь. Лаборант Максимович в теплом нижнем белье пружинил на велюровых подушках дивана. Его редкие прямые волосы разделял боковой пробор, а нос у него был фиолетовый, мясистый и крепко застуженный. Таким носом эколог часто хлюпал, и, рассуждая, весьма гнусавил. Гусева-Максимович раскладывала пасьянс, освещенный керосиновой лампой за ломберным столиком с наброшенной на него скатертью с кистями. «Мария Стюарт», - определил я от порога. Эта Гусева еще в студенческие годы врала мне, будто бы когда у мятежной королевы сошелся пасьянс, ее тотчас обезглавили. После одна корректор-девица врала, что в день казни у Марии Стюарт пасьянс как всегда не сошелся. Я поверил в обе инсинуации. Будучи любым здравомыслящим персонажем, чужому языку я доверяю больше, чем собственным органам слуха. При моем заходе Максимович снялся с дивана и сдержанно кивнул. Хотя фотография эколога Максимович в моем пропуске оставалась по-прежнему размытой, все же я его другим воображал. С тех пор Максимович сильно изменился. Так или иначе, он ждал моего начинания.
- Здравствуйте, Генрих Якович. Я наслышан об вас от покойного Щукина.
- Вы спирит? - Максимович обошел меня вокруг, изучая точно диковину в кунсткамере. - Зайка, он вызывает усопших.
- Не обманывайся, Генрих. Он вызывает жалость. Помоги ему вырваться из этой клоаки ради всего святого.
- Ради зайки я помогу вам, господин сочинитель, - прогнусавил Максимович высокомерно. - Вы, разумеется, читали «Fractal Geometry of Science» Мандельброта?
Уцепившись за подол моего дождевика, Максимович дернул меня на велюровые диванные подушки.
- Тем лучше.
Он сбегал к вешалке, вынул из кармана кожаного пальто истрепанный тетрадный листок, похожий на фальшивую ассигнацию, которую долго мяли ради придачи ей подлинности, вернулся на диван и сунул мне карандашную схему, покрытую разноцветными чернильными формулами, точно тело якудза татуировками.
- Ну? - пока я силился что-то рассмотреть, Максимович ерзал от возбуждения задом. - Оценили?
- Занятная штуковина.
- Занятная штуковина! - Максимович хлопнул себя ладонями по ворсистым коленям, отвалился на спинку и протяжным хрипом втянул в себя содержимое забитого носа. - И все? Занятная штуковина! Ты слышишь, заяц? Да понимаете ли вы что при наличии рекурсивной процедуры генерации, мы сталкиваемся с нарушением инвариантности масштабных преобразований? Здесь же фигура Коха! Да здесь же концепция фрактала вообще дистанцируется от описания формы, места, границы, ширины, длины и, даже, определений типа «сумма простых чисел составляет сложное»! Он понимает меня, заяц?
Максимович растерянно обернулся к своему «зайцу» с ногами жирафа. Заяц растасовал колоду и начал заново шлепать картами.
- Понимаю, - соврал я простуженному гению. - Но как это действует на практике, уважаемый Генрих Якович? Как проверить?
Ученый покинул диван и завертелся по комнате.
- Как проверить! Никак не проверить! Подвижная концепция фрактала стоит над эмпирической проверкой и сама направляет поиск! Поймите же вы! Мандельброт лишь заглянул в механизм фрактала! Но общего принципа тогда еще не возникло! Связующего, скажем такие рассеченные области, как множество Кантора, и рельеф мыса Доброй Надежды! Или, допустим, бинарные числа и балет Игоря Стравинского! Но само переключение геометрической парадигмы на дальнейшую интерпретацию фрактальных структур стало прыжком! Надеюсь, это вы хотя бы…