— Одно его излюбленное выражение «Я — человек казенный» чего стоит. Или ты не знаешь, что сейчас и многие матросы чуть что эти же слова повторяют?
— Не в словах дело, Василий Васильевич, не в слезах.
Как показалось Мухину, комиссар заметил его душевные колебания, но на помощь не поспешил, только посоветовал получше приглядеться к Тименко и его деятельности, еще раз все основательно обдумать. Дескать, в отряде вполне достаточно коммунистов — надежнейших ребят, они никому не позволят сделать что-то во вред работе и дисциплине. Это была сущая правда. Самое же весомое — верил Василий Васильевич своему комиссару. Его совести, его большому жизненному опыту: ведь тот стал коммунистом еще в годы гражданской войны, а последняя его должность при мирной жизни — секретарь райкома партии. Согласитесь, одно это говорит о многом.
Может быть, Мухин все же и нашел бы причину, которая позволила бы ему избавиться от Тименко, но битва за Сталинград стала столь масштабной, яростной и кровавой, что Василий Васильевич просто забыл о своей неприязни к старшему лейтенанту. Теперь, когда потери в личном составе стали чрезвычайно ощутимыми, был дорог каждый человек. Да и вообще в те дни все защитники города позабыли о личном, это мелкое напрочь закрыла общая огромная тревога за исход битвы, за судьбу всей Родины. Ведь все защитники Сталинграда каждой клеточкой тела знали, что за Волгой для них земли нет.
В самый разгар боев за Сталинград Мухину вдруг позвонили из штаба армии и приказали представить к правительственным наградам весь личный состав катера-тральщика № 225, который вчера ночью доставил боезапас защитникам города. «Доставил боезапас защитникам города», — это было обыденно, этим все катера-тральщики не только его дивизиона занимались почти повседневно (повсенощно?), и Мухин спросил, за что конкретно представлять к наградам.
— Разве они не доложили вам? Ну и орлы! — как показалось Мухину, даже с восхищением ответили ему, а потом рассказали, что тому катеру-тральщику для выгрузки боезапаса ошибочно дали точку, где отмель не позволяла подойти к берегу; вот и сел он на пески в нескольких десятках метров от берега. Фашисты, конечно, немедленно открыли по нему яростный огонь из пушек, минометов и даже пулеметов; в такой обстановке для катера и его личного состава самым разумным было бы — поскорее сняться с мели и полным ходом в ночь, туда, где гитлеровцы не могут расстрелять тебя, но два матроса, где вброд, где вплавь, добрались до берега, нашли лодку-завозню и, сделав на ней несколько рейсов, весь боезапас переправили с катера на берег, ну а там его и похватали солдаты.
С удовольствием выслушав все это, Мухин заверил, что с наградными листами с его стороны задержки не будет. Действительно, уже к вечеру он подписал наградные листы, подготовленные Тименко; кому же и оформлять документы, если тот катер-тральщик входит в его отряд? Удивился, что только три наградных листа пришлось подписывать, но, почему так, спрашивать не стал: у Тименко, как у командира отряда, могли быть и свои соображения, которые и вынудили кого-то обойти наградой. С огромным удовольствием подписал те наградные листы и немедленно с нарочным отправил по назначению. И снова в бой, снова на переправу. А под утро, когда все-таки посчастливилось вернуться в свой штаб, получил устный выговор от командующего флотилией. За то получил, что не представил к награде… Тименко! Оказывается, в ту ночь он был сам четвертым на том катере-тральщике, оказывается, потому только два матроса на лодке-завозне и перевозили на берег боезапас, что Тименко оставался в рубке, а моторист — в машинном отсеке. На всякий случай оставались…
Сначала Мухина захлестнула с головой обида на Тименко за то, что тот, докладывая о выполнении задания, умолчал об этих существенных деталях, хотя подвиги матросов описал хорошо: с такими подробностями, которые, сидя за письменным столом и вдали от боя, не выдумаешь. А потом, поостыв, вдруг подумал, что Тименко поступил исключительно правильно: это отвратительно, когда человек сам себя восхваляет, выпячивает!
Наградной лист на Тименко, разумеется, немедленно написал и отправил. Самое же удивительное — подписал наградной лист и с изумлением заметил, что нет у него былой неприязни к Петру Лукичу. Словно и не было никогда! Тименко и матросы награды получили скоро, может через неделю или около того. Правда, не ордена, как просил Мухин, а медали «За отвагу». Все четверо. Но и это было высочайшим счастьем. Настолько огромным и общим, что на вручение медалей прибыл сам командующий флотилией контр-адмирал Рогачев, ранее командовавший погибшей в боях Днепровской флотилией. Он и сказал, вручив Тименко медаль: