Это потрясает меня.
Я проводила часы, дни, целые годы, задаваясь вопросом, может ли быть такое, что Сэм тосковал по мне так же, как я тосковала по нему. В некотором смысле это было похоже на принятие желаемого за действительное. В течение нескольких месяцев после нашего разрыва я оставляла бесчисленное количество сообщений на его телефоне в общежитии, отправляла смс за смс и писала электронное письмо за электронным письмом, проверяя, как он, рассказывая ему, как сильно я скучаю по нему, и спрашивая, можем ли мы, пожалуйста, поговорить. Он не ответил ни на один из них. К маю на звонок ответил кто-то другой — в его комнату переехал новый студент. Я рассматривала вариант того, чтобы поехать в Баррис-Бей, рассказать ему всё, попросить прощения, но подумала, что к тому моменту он, вероятно, стер меня, мое имя и все воспоминания о нас из своей памяти.
Во мне всегда была маленькая, полная надежды частичка, которая чувствовала, что он должен иногда замечать, что его мысли возвращаются ко мне, к нам. Он был для меня всем, но я знаю, что то же самое было верно и для него. Слушая, как он говорит о видеомагазине, я немного вытесняю этот глубоко спрятанный лучик надежды.
— Я тоже их не смотрю, — признаюсь я шепотом.
— Нет?
— Нет, — прочищаю горло. — По той же причине.
Мы смотрим друг на друга, не моргая. Стеснение в моей груди почти невыносимо. Искушение прижаться к нему, показать ему, что он значит для меня своими руками, ртом и языком, почти невозможно игнорировать. Но я знаю, что это было бы несправедливо. Мое сердце — это паническое бегство животных из зоопарка, но я сижу неподвижно, ожидая его ответа.
И потом Сэм улыбается, и его голубые глаза сверкают. Я чувствую, что будет дальше, ещё до того, как он заговорит, и я уже улыбаюсь.
Я знаю тебя, думаю я.
— Хочешь сказать, что у тебя наконец-то появился приличный вкус в кино?
Его остроумный комментарий прогоняет нависшую над нами тяжесть, и мы оба впадаем в приступ смеха. Очевидно, виски подействовало в полной мере, потому что мои смешки прерываются икотой, а по лицу текут слезы. Я кладу руку на колено Сэма, чтобы не упасть, не осознавая, что прикасаюсь к нему. Мы всё ещё смеемся, и я делаю большие судорожные вдохи, пытаясь успокоиться, когда женский голос заглушает наш всплеск эмоций.
— Сэм?
Я поднимаю взгляд, и Сэм поворачивается к дверям кухни, моя рука падает с его колена, когда он двигается. В дверях стоит высокая блондинка. Она выглядит примерно нашего возраста, но одета безупречно: белые брюки в матросском стиле и шелковая блузка без рукавов в тон. Она худенькая и подтянутая, её волосы собраны сзади в низкий пучок на затылке ее длинной шеи. Внезапно я полностью осознаю, насколько измято мое красное платье и какими растрепанными должны быть мои волосы.
— Извините, что прерываю, — говорит она, направляясь к нам, сжимая в руке ключи от машины. Выражение ее лица холодное, и я скорее чувствую, чем вижу, как она оценивает меня, потому что я смотрю на Сэма в замешательстве.
— Я пыталась дозвониться до тебя несколько раз, — говорит она, ее карие глаза мечутся между нами.
Я познакомилась с некоторыми двоюродными братьями и сёстрами Сэма, когда мы были детьми, и я пытаюсь вспомнить эту женщину среди них.
— Черт, извини, — говорит он, слова его извинения сливаются воедино. — Мы немного отвлеклись.
Она поджимает губы.
— Ты собираешься нас познакомить? — спрашивает она, махнув в мою сторону.
У нее светлый цвет волос Флореков, но определенно не та теплота.
Сэм поворачивается и одаривает меня кривой улыбкой, которая не касается его глаз.
— Перси, это Тейлор, — говорит он.
— Двоюродная сестра? — спрашиваю я, но Тейлор отвечает за него.
— Девушка.
***
Сэм знакомит меня с Тейлор. С его девушкой. А не двоюродной сестрой.
У Сэма есть девушка.
Конечно, у него есть девушка!
Как я раньше не подумала об этом? Он горячий доктор. Он высокий, и у него такие глаза, и ему идут растрепанные волосы. Я почти уверена, что любая твердая поверхность, которую он прячет под своей футболкой, заставила бы меня плакать. Тот Сэм, которого я знала, также был добрым, веселым и великолепным — слишком умным для своего собственного блага, на самом деле. И он намного больше всего этого. Он Сэм.
Тейлор стоит перед нами, уперев руки в бока, выглядя свежей, стильной и внушительной в своем полностью белом наряде, в то время как я сижу с открытым ртом. В любом случае, какой нормальный человек носит всё белое без того, чтобы спереди не осталось какого-нибудь пятна? Если подумать, кто надевает парадные брюки и шелковый топ в тон в четверг вечером в Баррис-Бей? В любую ночь в Баррис-Бей? Я хочу облить её одной из бутылок ресторанного кетчупа.
— Тейлор, это Перси, — говорит Сэм, как будто он упоминал меня раньше, но Тейлор смотрит на него непонимающе. — Помнишь? Я рассказывал тебе о Перси, — настаивает он. — У нее был коттедж по соседству. Мы всё время тусовались вместе, когда были детьми.
Тусовались? Тусовались?!
— Как мило, — говорит Тейлор таким тоном, что это звучит так, будто она вообще не считает наши детские тусовки очень милыми. — Так что, вы двое просто наверстываете упущенное?
Она адресует вопрос Сэму, но её глаза устремляются на меня, и я вижу, как она оценивает ситуацию: угроза или нет? Мое платье мятое и, возможно, потное. У меня на груди пятно от мороженого. И не может быть, чтобы от меня не пахло виски. Её плечи немного расслабляются — она не думает, что есть о чем беспокоиться.
Сэм что-то говорит в ответ Тейлор, но я понятия не имею, что именно, потому что меня вдруг так замутило, что мне приходится ухватиться за стойку.
Мне нужен воздух.
Я начинаю делать глубокие вдохи. Вдооох один, два, три, четыре и выыыдох один, два, три, четыре. Виски, которое ещё несколько минут назад было теплым и сладким, как мёд, теперь на вкус затхлый и кислый у меня во рту. Блевануть — это вполне реальная возможность.