И я не верила своим глазам. Такие парни не умеют различать птиц по голосу и плести венки из ромашек! Они умеют задирать носы и смотреться в зеркало. А лучше всего они разбивают девичьи сердца. И мне нельзя об этом забывать!
В этом мне отлично помогал Ратсел-старший. Каждый раз, когда я видела профессора, моё воображение рисовало картины его сального взгляда на теле моей любимой сестры, и я невольно проецировала эти впечатления на Дэймина. С одной стороны, я осознавала, что у парня с его отцом может быть ровно столько же общего, сколько у меня с моей старомодной маман. Нет, я её безумно люблю несмотря на пуританские нравы. Вот и Дэймин может любить своего отца и ничего не знать о его пристрастиях к юным девушкам, если таковые вообще имеют место быть. Но я ничего не могла с собой поделать и судила сына по отцу.
На пятый день лагерной смены мы с Сёмой привычно вместо дискотеки сразу направились в теннажный зал. Там нас уже ждали Ник и Джон, с которыми мы проводили практически всё время. Я замечала симпатию Николаса в мою сторону, поэтому пыталась держаться с ним как можно холоднее, оставляя при этом между нами только дружеские отношения. А по вечерам я обожала наблюдать за теннажными поединками Ника и Дэймина. Пока Николасу так и не удалось победить, а я стала замечать за собой, что переживаю уже не за него и желаю победы Дэймину.
В какой момент я сменила сторону, заметить не успела, но осознание этого факта меня сильно напугало. Я резко подняла испуганный взгляд на лицо только что одержавшего очередную победу Ратсела и, заметив, что он смотрит прямо на меня, испугалась ещё сильнее. Он нахмурился.
Я быстро отвернулась и сделала глубокий вдох, останавливая разбушевавшееся сердце. Подошла к весело заигрывающим друг с другом Сёме и Джону и упала на скамейку, пытаясь сохранить невозмутимый вид.
Буквально через минуту рядом со мной кто-то присел, обдавая жаром бедро. Каким-то шестым чувством я поняла, что это не Ник. Глубоко вдохнув, ощутила терпкий запах мужского парфюма и чего-то ещё, посылающего по всему телу мурашки… Подозреваю, что это был естественный запах Дэймина Ратсела. Великий, почему в прошлый раз, когда мы стояли близко друг к другу в этом же зале, я не чувствовала ничего подобного рядом с ним? Я не ощущала даже этого волнующего запаха. Возможно, дело в том, что тогда я относилась к нему по-другому? Мне надо срочно что-то делать со своими эмоциями! Нельзя западать на таких парней!
— Тебе нравится теннаг.
Это был не вопрос. Это была констатация факта. Я сжала вмиг вспотевшие руки в кулаки и рискнула посмотреть на неожиданного собеседника. Дэймин улыбался! Так искренне, как он улыбается детям. Может это у него отрепетированная улыбка такая? Он наверняка часто снимается для каких-нибудь модных журналов, и там надо уметь вот так вот улыбаться… Или не снимается? Тогда это просто преступление. Прятать такую улыбку от широких масс! А может эта его улыбка и проявляется лишь по отношению к детям? Ну а что… Он тут воспитатель, хоть и младший, а я — ребёнок. Именно так ему и положено относиться ко мне. Отсюда и улыбка. Я попыталась собрать разбегающиеся в разные стороны мысли и всё же ответила:
— Нравится.
— Почему не играешь? — заинтересованно спросил Дэймин.
— Магии нет.
Он был так расслаблен и всем своим видом, а особенно этой самой улыбкой, располагал к себе, и я перестала дрожать. Отвечать правду на подобные вопросы я привыкла с детства. Никогда не стеснялась того, что я бездарность. Я такая, какая есть.
— Совсем нет? — перестав улыбаться, уточнил Ратсел.
Я хмыкнула. Сейчас Дэймин кинет ещё парочку дежурных фраз и сольётся обратно в свою идеальную жизнь, оставляя такую неидеальную меня позади, и не удостоит больше ни единым взглядом до самого конца смены. Такие как он, не водятся с такими как я. Брезгуют. Одарённые часто брезгуют нами. А уж такие, как Ратсел, и подавно. Идеальный во всём. Не терпит несовершенства.