Матвеенко Андрей Григорьевич
Каждой твари - минимум по паре, или "ноев ковчег" адмирала Лихачева
Каждой твари - минимум по паре, или "Ноев ковчег" адмирала Лихачева
Гибель в марте 1881 года от рук бомбистов Александра II и восшествие на престол его сына с тем же именем, но выросшим на единицу порядковым номером, неслабо всколыхнула правящие круги государства Российского. Сообразно вкусам и пристрастиям молодого императора многие из прежних царедворцев и членов правительственных структур, не разделявшие политику новой правящей партии, вылетели из своих кресел с треском и прочими сопутствующими спецэффектами.
В числе таких нарвавшихся на оргвыводы в свой адрес оказался и дядя Александра III, а по совместительству также Великий князь и генерал-адмирал Константин Николаевич Романов. Племяш с дядькой давно уже были в контрах - то ли по причине либеральных заскоков господина К.Н.Романова, то ли из-за его хождений налево от законной супруги. Как бы там ни было, новообретенными полномочиями император в случае с дядей воспользовался на все сто. И помноженный на ноль - по его текущему политическому весу - Великий князь весь остаток своих дней прокуковал сугубо партикулярным лицом.
Впрочем, свято место, сообразно пословице, пустовало недолго. Новым генерал-адмиралом с подачи Александра III стал его родной братец - Великий князь Алексей Александрович.
Но один Великий князь не всегда является равноценной заменой другого. Вот и Алексей Александрович во флотских делах разбирался лишь самую малость поболее, чем известная животинка в цитрусовых. Но, право же, зачем же делать все самому, когда есть лица, тебе подчиненные?! Так что отдуваться за флот пришлось Морским министрам - сначала Пещурову, а потом и его сменщику Шестакову.
Иван Алексеевич Шестаков, откровенно говоря, по характеру был далеко не сахар и в общем-то та еще заноза в заднице для всех своих вышестоящих начальников. Но одного у него было не отнять - это пробивного характера, успешно соперничавшего по ударной силе с 12-дюймовками броненосца "Петр Великий". Данное качество оказалось весьма полезным, когда пришлось вытрясать из Минфина деньги на новую 20-летнюю кораблестроительную программу.
Однако тут все тот же горячий нрав и подвел Ивана Алексеевича. В мае 1882 года пожилого адмирала (месяцем ранее ему стукнуло 62) от непрекращающихся баталий с нытиком Бунге за каждую бюджетную копейку хватил удар - и откачать его доктора уже не смогли...
"Экий вы, батенька, несговорчивый, вон до чего человека довели своей скаредностью!" - задумчиво произнес участвовавший в обсуждении самодержец, когда эскулапы уволокли Шестакова на носилках. Пальцы императора, которого Бог силушкой ни разу не обидел, в это время небрежно комкали золотой червонец. А взгляд не оставлял сомнений в намерении проделать нечто подобное и с одним отдельно взятым министром финансов. Не страдавший отсутствием воображения Бунге как-то сразу сбледнул с лица и выразил полную готовность инициативно отслюнявить родному и любимому флоту еще несколько миллионов полновесных рубликов сверх уже запрошенного. Округлив, так сказать, сумму до красивой цифры ровненько в четверть миллиарда - на всякие там непредвиденные нужды... "Ну ведь можешь же, когда захочешь!" - ласково молвил русский царь и, свернув из червонца розочку, воткнул ее в петлицу мундира Николая Христиановича. Бунге побледнел еще больше, хотя это казалось уже невозможным, суетливо откланялся, сославшись на дела, и тихо уполз в ближайшую ресторацию лечить расшатанные нервы "Шустовским".
Тем не менее, несмотря на решение проблемы с деньгами для флотских нужд, ребром встал еще один вопрос - кому теперь рулить Морским министерством на пару с Алексеем Александровичем (а вернее, де-факто вместо него)?
Выбор генерал-адмирала пал на Ивана Федоровича Лихачева, коего прежний главный морской начальник еще в 1867 году законопатил в почетную ссылку на должность морского агента в Англии и Франции. Ранее Лихачеву не в масть было работать совместно с Шестаковым, с которым он успел крепко поцапаться на почве взглядов на развитие флота. Но после смерти идеологического противника и повышения ставок с поста начальника МТК до должности Морского министра опального адмирала уже ничто не сдерживало от принятия великокняжеской пропозиции. И после получения императорского "одобрям-с" по своей персоне Иван Федорович уже в июне 1882 года с ближайшим поездом укатил из Парижа в стольный град Санкт-Петербург.
По прибытии к очередному месту службы Лихачев круто взялся за наведение порядка во вверенном ему министерстве. И сполна оправдал поговорку о метущей по-новому новой метле. Впрочем, и поводов к тому заведенные в морской епархии прежними начальниками порядки давали преизрядно...
К примеру, во время ознакомления с затеянной еще Поповым постройкой "Дмитрия Донского" и "Владимира Мономаха", над проектами которых успел некисло покуражиться также и Шестаков, Лихачев слегка фалломорфировал от того, сколь непохожими получаются эти формально однотипные крейсера. И постановил, что впредь однотипный корабль - это значит одинаковый во всем вплоть до крышки стульчака в матросском гальюне.
Впрочем, для крейсеров, которые по природе своей боевой работы суть индивидуалисты, однотипность была еще не так критична. А вот для вынужденных перемещаться в одной боевой линии броненосцев или действующих слаженными стаями миноносок - очень даже. Потому второй из ключевых посылов Лихачева был производным от первого и звучал так - с сего момента по возможности строим корабли не просто единообразно, но и достаточными для формирования однородных соединений сериями. Ну, или хотя бы парами. И, еще раз, фигней не страдаем и сначала тщательно продумываем, что хотим получить на выходе, а лишь потом начинаем строить, господа. А не устраиваем буйство идей и брызги фантазии на каждой отдельно взятой посудине уже в ходе ее сооружения. Что ни говори, но после пятнадцати лет наблюдений за лучшими зарубежными судостроительными практиками новый Морской министр ЗНАЛ, как все (ну, или почти все) делать ПРАВИЛЬНО...
Для "Дмитрия Донского" и "Владимира Мономаха" это вылилось в очередную, но уже окончательную экстренную переделку проектов. Ради нее строившийся ударными темпами "Мономах" даже пришлось задержать на стапеле. А "Донскому" править внутреннее расположение и обводы кормы под аналогичную "мономаховской" двухвинтовую схему. Но зато по завершении всех работ оба крейсера стали действительно одинаковыми, помимо равного числа движителей получив также увеличенную до дюймовой толщины броневую палубу и закрытую батарею с помещенными в нее 4-мя восьмидюймовками и 12-ю шестидюймовыми пушками.
Однако после трансформации "Донского" в двухвинтовой корабль идея лишь одного винта в умах отечественных адмиралов еще не издохла окончательно. И даже воплотилась в металле - причем в давно не виданной в родных пенатах крупной серии из четырех полностью стальных корветов, имеющих в качестве защиты лишь полуторадюймовую броневую палубу. Тут Лихачев все же пошел на поводу у коллективного разума, но как оказалось, зря. Правильнее было бы дождаться затеянного им сооружения опытового бассейна и с его помощью похоронить одновинтовую схему насовсем. Или хотя бы купить и хорошенько погонять на разных режимах как раз одновинтовой пароход Доброфлота "Ярославль", коий Лихачев, презрительно обфыркав за небоевые стати, приобретать отказался. Но к концу 1882 года стапели трех главных судостроительных предприятий на Балтике пустовали и взывали о заказах. А выделенные на флот деньги начинали все сильнее жечь руки...