Списки людей, среди которых могли найтись общие знакомые обеих жертв, ширились. У Тимофея Лопатина список был большим, у Алексея Гольцова – весьма скромным. После смерти жены он жил один, единственный их сын Иван Гольцов много лет назад переехал в Новосибирск и с родителями не общался, даже на похороны матери не приезжал. Уж какая кошка между ними пробежала, соседи не знали, но говорить про сына покойный Алексей Аркадьевич отказывался наотрез.
Человеком он был довольно замкнутым. Жил размеренно, строго придерживаясь распорядка дня, о котором поведали соседи и Арина Романовна. Вставал в пять утра, варил себе овсянку на молоке и завтракал, запивая кашу кофе с молоком. Смотрел в интернете какой-нибудь детективный фильм, до которых был весьма охоч, но строго одну серию, каким бы интересным ни было кино.
В половину седьмого ложился обратно в постель и спал до восьми утра, после чего следовал второй завтрак, состоящий из яичницы, бутерброда с сыром и кружки чая. Затем Гольцов посвящал два часа времени домашним делам: стирке, уборке, приготовлению еды. Справлялся сам, наотрез отказываясь от чьей-то помощи. После одевался и выходил из дома, совмещая обязательную прогулку с покупками продуктов, посещением почты, банка или врача.
Домой возвращался к двум часам дня, обедал, сразу мыл посуду и укладывался на диван, чтобы вздремнуть до четырех. Проснувшись, выпивал еще одну кружку чая и садился за письменный стол. Изучал в интернете материалы по искусствоведению, пользовался онлайн-экскурсиями по музеям мира, читал новостные сайты. После ужина позволял себе еще одну серию детектива, после чего отправлялся в постель, где перед сном читал художественную литературу.
Гости к нему приходили редко. И их число ограничивалось двумя людьми. Первой была коллега Алексея Аркадьевича, сменившая его после выхода на пенсию на посту директора областной картинной галереи Арина Морозова, а вторым – старый, еще школьный друг, известный детский писатель Владимир Петрович Вершинин. Зимин, разумеется, встретился с обоими.
Арина Романовна Морозова оставила после себя какое-то гнетущее впечатление. Несмотря на то что ей еще не исполнилось и шестидесяти, она выглядела совсем старушкой: маленькая, худенькая, какая-то скрюченная. Ходила она, приволакивая ноги, словно болела чем-то. Лицо ее тоже выглядело болезненно: глаза запавшие, красные, сухие, уголки губ безобразно шелушатся, за ушами припухлости. Зимин мельком взглянул и отвернулся, пялиться на чужое уродство он считал верхом невоспитанности.
Из-за гибели Гольцова Арина Романовна расстроилась, конечно, но в чрезмерную скорбь не впала.
– Мы не были близкими друзьями, – пояснила она Зимину. – Просто когда-то работали вместе, я Алексея Аркадьевича уважала, потому что специалистом он был великолепным. Специализировался на русском искусстве и живописи конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Ему принадлежит ряд исследований, весьма известных в нашей научной среде. Разумеется, после выхода на пенсию он от дел отошел, но за всеми новостями следил исправно, статьи читал, в том числе зарубежные. Мне было интересно с ним общаться, Алексей Аркадьевич был блестящим собеседником, поэтому время от времени я к нему приходила. Мы пили чай и разговаривали об искусстве и современных тенденциях. В моем окружении не так много людей, с которыми об этом можно поговорить.
– У Гольцова были враги?
– Да бог с вами. – Морозова невесело засмеялась и сглотнула. Она вообще часто глотала, Зимин заметил. Голос у его собеседницы был низким, грубым, похожим на мужской. – Какие враги у того, кто уже восемнадцать лет на пенсии, до этого руководил провинциальной картинной галереей и человеком был прекрасным: добрым и совершенно бесконфликтным.
– Вы знаете, почему этот бесконфликтный человек поссорился с единственным сыном?
Морозова покачала головой и снова сглотнула:
– Нет, я не спрашивала. Наши отношения не предусматривали подобной откровенности. Я только знала, что сын Гольцовых переехал в другой город, и Мария Дмитриевна из-за этого очень переживала. А потом она заболела и умерла, мне казалось, что именно с горя. И Алексей Аркадьевич остался один и о сыне никогда не говорил. Никогда.
С Гольцовым-младшим Зимин, разумеется, тоже связался, да и новосибирские коллеги помогли, вызвали того для беседы, но тоже ничего нового не узнали. Со своим отцом Гольцов-младший не общался более двадцати лет, даже сменил фамилию, став по жене Карповым, к известию о смерти родителя он отнесся совершенно равнодушно, сказав, что давно считает себя сиротой, а на день убийства имел железное алиби, поскольку вместе со всей семьей находился на отдыхе в Турции.