— Поверьте, с одной стороны, это страшная бомба, необходимая нам всем в военное время, с другой — величайшее открытие, которое будет увенчано Нобелем сразу после окончания войны.
Северов засомневался, но тут же был поставлен на место.
— Не удивляйтесь, молодой человек, сам Нобель приобрел впервые всемирную известность не учреждением посмертной премии, а еще при жизни изобретением динамита — взрывчатки, которая во много раз разрушительнее, чем порох.
Еще до обеда подъехали сначала шифровальщик, а чуть позже и радист. Оба были знакомы с Северовым, но теперь повели себя по-разному. Первый передал Северову новый шифровальный блокнот почти без комментариев и тут же удалился. Радист оказался куда разговорчивее, а главное, значительно душевнее своего коллеги. Как все влюбленные в свое дело люди, он в очередной раз с увлечением поведал о том, что миниатюрные металлические коробочки, переданные Северову, — это еще и две самостоятельные приемно-передающие станции, способные сохранять работоспособность и в сырости, и в холоде, и при высоких температурах.
Однако наиболее трогательной стала неофициальная часть встречи, проходившая за чаепитием.
— Я уже дважды просил отправить меня в действующую армию, в партизанское соединение. Отказали. Все мои сверстники в орденах вернулись. Боюсь, война скоро закончится, а я ни с чем останусь. Детям нечего рассказывать будет, — сокрушался радист.
— Зря волнуетесь, — постарался рассеять беспокойство собеседника Северов. — Человек вы молодой и успеете еще во всем поучаствовать. Война только началась и продлится не один год.
Вдохновленный мрачной перспективой гость покинул уютный и светлый загородный дом в приподнятом настроении.
В ту ночь всё было, как и в первый раз. Самолет выкатили из укрытия, освободили от маскировочного материала и экипаж, готовый к полету, выстроился, как всегда, перед машиной.
Северов терпеть не мог прощальных процедур, а потому как можно быстрее впрягся в ремни парашюта и щелкнул замком.
Пилот скорее для начальства, нежели для дела, проверил надежность всех застежек, после чего экипаж поднялся в самолет и занял свои места.
— Ну что ж, удачи тебе. — Григорий почему-то смотрел то в землю, то мимо Северова.
— Нам, — осмелился поправить тот, пожимая в ответ протянутую руку. А когда поднялся по приставной алюминиевой лесенке, то невольно повернулся.
Несмотря на незначительное расстояние, разделявшее их, освещенная лунным светом фигура Григория с высоты третьей ступеньки показалась ему несколько придавленной к земле. Генрих хотел крикнуть ему что-то ободряющее, но дверь закрылась, пропеллеры закрутились энергичнее, и самолет, нехотя превозмогая инерцию, неуклюже подпрыгивая на неровностях почвы, исчез в темноте, оставив за собой поток теплого воздуха, пропитанного запахами топлива и масла.
Северов сел на лавку со стороны правого борта. Ровный гул мотора возвращал его в привычное состояние размышлений, когда лучше всего думалось о доме и родителях.
Отец, попав в Первую мировую совсем юным добровольцем на фронт, получил крест «За отвагу» из рук самого государя-императора, который много времени проводил на фронтах, раздавая боевые награды рядовым и офицерам. Поражение России и все, что последовало за этим, вызвало у отца глубокое разочарование и недоверие ко всем, кто стремился править или уже правил Россией. Он решил покинуть страну и поселился в Эстонии. Там он читал лекции в Тартуском университете, где и познакомился с немкой из пасторской семьи, преподававшей в университете латынь и, не раздумывая, женился на ней, о чем потом ни разу не пожалел. Рождение сына только укрепило его в правильности сделанного выбора.
В отличие от отца, которого все знакомые называли не иначе, как «бурелом», мать-немка обладала на редкость уравновешенным характером. Она умело сглаживала острые углы, которые хоть и редко, но все же возникали в их отношениях, чаще всего на национальной почве.
После того как немцы в сентябре 1939 года вторглись в Польшу, а русские вошли в Прибалтику, отец на семейном совете в присутствии жены и сына произнес крылатую фразу: «Воевать мне поздно, умирать рано, но и жить в странном пространстве между двумя клетками с дикими кошками неразумно».
Скоро семья перебралась на жительство к двоюродной сестре отца, у которой был дом на Волге, под Саратовом.