— Послушай, — засуетился Северов, — дай понять лошади, куда идти.
— Думаешь, она сама не знает, куда ей итить?
Чтобы прекратить препирательства в ее адрес со стороны сидевших в повозке, лошадь резко повернула направо и, почувствовав приближение дома, весело побежала рысью.
— Во, смотри, коль домой, то и погонять не надо.
Миновали перелесок, и дорога стала извиваться, выбирая себе твердый путь между небольшими заболоченными водоемами. Кончились болота, начался подъем, а вдоль дороги с обеих сторон — аккуратные деревенские избы с зелеными палисадниками, резными наличниками и ухоженными участками позади домов.
Северов, будучи на фронте, насмотрелся на сожженные войной деревни и такое, хотя бы внешнее благополучие, поразило его. Лошадь весело пробежала по центральной улице и остановилась у ворот крайнего дома.
Изба внутри оказалась на редкость чистой. Самодельные дорожки из разноцветных кусков материи разбегались в разные стороны по полу. Одна вела к столу, другая — в спальню, а третья — к печи. На одной стене — выцветшие коричнево-белесые фотографии.
— Вот она, моя несравненная. — Он подошел, перекрестил и поцеловал фотографию женщины, стоящей в полный рост и одетой в какой-то бархатный зипун. — Вот представляю тебе мою любимую. А теперь, давай, садись за стол и выпьем в память о ней.
Раздался стук в окно. Северов знал, что в деревнях обычно гости стучат в окна, а в городах — в дверь. Он опустил руку в карман куртки и нащупал пистолет.
— Да ты не волнуйся, это моя племянница за домом присматривает, а сама в соседнем живет.
Родственница оказалась молодой женщиной лет тридцати пяти, беловолосая, с улыбающимися глазами.
— Это мой напарник, — представил хозяин гостя.
— Я тебя, дядя Миша, с утра жду, а ты вон за полдень приехал.
Упреки женщины дядя Миша перенес легко.
— Ты вот что, Клавдия, мы с приятелем сегодня полдня на дороге маемся, неплохо было бы что-то пожевать.
— Я, Михаил Арсентьевич, вам с утра еще тыкву запарила с пшеном.
Хозяин достал бутылку и разлил самогон по стопкам.
— За Варвару Федоровну. — Он повернулся к фотографии, выпил, потом посчитал, что Варвара заслуживает большего, выпил ещё одну.
Тыква с пшенной кашей оказалась блюдом царским.
— Да вы ешьте, не стесняйтесь, — Клавдия подвинула чугунок ближе к Северову.
Хозяин тем временем опустошил еще две стопки. Теперь, правда, уже без упоминания покойницы.
— Ты вот, видать, человек городской, то бишь, образованный. Скажи мне прямо, на кой дьявол немец к нам сюда пришел?
Приученная не участвовать в мужском разговоре, Клавдия отошла к печке и устроилась там на лавке. Хозяин же положил левую руку на стол, а правую оставил свободной, поскольку, жестикулируя ею, можно было точнее выразить мысль.
— Я тебе вот что скажу, дорогой мой гость. До прихода к нам немцев я думал о них лучше. У нас вот в совхоз до войны трактор немецкий пригнали, «Фордзон» назывался. Советская власть где-то по дешевке прикупила. Так это же зверь, а не конь, 50 лошадиных сил. На нем пахать, бороновать, возить, чего хочешь делать можно. На нем одном пол-России перепахать можно. Так вот тогда я немцев зауважал.
— А сейчас что же?
— А сейчас всё по-другому. На прошлой неделе немцы согнали на базарную площадь человек пятьсот жителей. Ну вывели мальчишку и девчонку, лет по 13–14, соорудили помост с виселицей, подняли туда этих двух подростков. Я стоял во втором ряду. Глянул, ну дети. Он — в кепочке, она — в платочке. И пожилой немец, лет за пятьдесят, седой весь, спокойно, без всякого сомнения, по-деловому накинул детям петли на шею. Потом я спросил у народа, за что их повесили? Сказали, будто ребята отвернули зеркало и какие-то другие побрякушки с немецкой автомашины.
Рассказ стоил хозяину больших усилий, поэтому, закончив его, он рухнул головой на стол рядом с тарелкой.
Клавдия словно ждала этого момента. Ловко подсунув голову под безжизненно висевшую правую руку хозяина, она взвалила его на плечо и поволокла к кровати.
Северов привстал, чтобы помочь женщине, но был остановлен суровым жестом, гласившим: «Не следует вмешиваться в дела семейные».
— Чаю хотите? — вернувшись, поинтересовалась Клавдия.
Отказываться было бесполезно, поскольку одновременно с вопросом она поставила на стол уже наполненный чаем стакан.
— Вы насколько же к нам пожаловали? — довольно бесцеремонно поинтересовалась она.
— Завтра утром постараюсь на поезд в Минск сесть. Домашние наверняка волнуются, надо поспешить.