— Вот он, Испанец. Стоит под елью, распекает полицая... Погодите-ка... Чёрт, вот же сучара!
— Что такое?
— С ними Ванька Сазонов. Он, падла, сдал! А мы думали, за «языком» пошёл, утром вернётся... Как так можно, а? Своих заложить!
Испанец ничего не ответил, лишь подкрутил оптику на винтовке и стал следить за рукой фашистского офицера. Герр Фрид закончил ругаться на немецком, подозвал к себе предателя. Достал «маузер» из кобуры, выстрелил тому в лоб...
— Ловко вы его, прям одновременно!
— Давно надо было. Каждому своё, как говорится... А теперь ползком назад и быстро драпаем. Они пока в растерянности, откуда стреляли, есть шанс дёру дать. Ну, ходу, ходу!
— Так точно!
Родина вас ждёт, сволочи!
— Товарищ майор, разрешите обратиться!
— Разрешаю.
Майор со шрамом на щеке отвернулся от цветущей черёмухи к своему помощнику — тот начал отчёт:
— Батальон укрепрайон проверил, брошенное оружие собрал. Теперь дело за сапёрами, в здания мы не совались... Можно парням отдохнуть чутка? Тут речка рядом...
— Улугбек, у вас три часа.
— Спасибо, товарищ майор!
Узбек отсалютовал и побежал к своему батальону. Майор проводил его улыбкой, сорвал с ветки белое соцветие и неторопливо пошёл к ближайшему уцелевшему ресторану. Заказал у бюргера пива и, расположившись поудобнее, принялся наблюдать в окно за отводом советской техники по окраинам города.
С мелодичным звоном колокольчика дверь пропустила в заведение хромающего шатена при погонах майора советской гвардии. Он подсел к сослуживцу под перезвон медалей, жестом приказал бармену налить и ему тоже.
— Батальон отпустил, что ли?
— Ага. Пусть парни хоть в речке искупаются — как-никак, война окончилась. Победа!
— И то верно. Мои в пригород отпросились: там яблони глаз радуют. А ещё больше девки...
Мужчины рассмеялись. Чокнулись щербатыми кружками, выпили. Шатен огляделся по сторонам, вытащил из-за пазухи документы и протянул их своему другу:
— Вот, Лёша, держи. Комар носу не подточит.
— Гриша, я даже не знаю, как тебя...
— Брось. Я ещё мог забыть сорок первый, это в другой жизни было... Но как ты меня под Киевом на себе тащил — никогда не забуду... Так что теперь у тебя есть все документы, что ты служил с мая сорок первого под Тирасполем. Проверить на месте невозможно, всё сгорело. Если вдруг будут какие вопросы — я подтвержу. НКВД поверят.
Брюнет со шрамом на щеке крепко пожал руку своему другу, похлопал его по плечу. Отпил ещё пива, сощурил один глаз:
— Слышал про планы Старшего? Депортировать и по лагерям всех «бывших», казаков и прочих?
— Слышал, как не слышать. Уже даже плакаты вешать стали. «Родина вас ждёт, сволочи!»
— Что думаешь?
Григорий пожал плечами:
— А чёрт его... Мы вот на днях так Анатолия взяли. Ну, помнишь, ту сволочь, что нас когда-то по лесам собаками и полицаями травил... Прятался тут в подвале, прикинулся учителем младших классов. Если бы я его рожу подлую не узнал — так бы и остался тут пиво пить с бюргерами да фрау лапать... Узнал. Очередью у стенки. Представляешь, сколько ещё таких тут сидит по подвалам? А сколько по всей Европе? Давить их надо, сук таких. Давить самым жестоким образом.
— А я вот сегодня видел, как наши старуху волокли под руки. Худенькая такая, старая совсем, лет под восемьдесят. Даже не плакала, а лишь рот беспомощно разевала и дрожала вся. Я остановил, спросил, что она им сделала — оказалось, дочка ещё царского министра, соседи сдали... И вот за что её во враги народа записывать?
— Эх... Думаешь, много таких? Ну, кого вообще ни за что.
Алексей в задумчивости закурил папиросу:
— Думаю, порядочно... Ты как знаешь, а я демобилизуюсь и пойду в гражданские. Хоть куда.
Мужчины помолчали.
— С тобой можно? Я в органы не вернусь. Обрыдло.
— Только я на Юга хочу, хватит с меня севера... Ростов, говорят, отстраивать будут: там руки точно нужны. Что думаешь?
Григорий улыбнулся и чокнулся с другом...
Жека ещё раз огляделся по сторонам: никого. Поправил вещмешок за спиной, трусцой пересёк тёмную площадь, занырнул в подворотню. Пройдя насквозь, сверился под фонарём с часами и, пригнувшись, подбежал к невысокому забору. Перемахнул через него, мягко приземлился. Развернулся — в грудь беглецу уставилось дуло пистолета:
— Далеко собрались, товарищ капитан?
Жека выматерился. Поднял голову, посмотрел внимательно на подполковника, прищурился:
— Борька? Борька Зибель, фронтовая разведка?
— Жека, ты?
Подполковник опустил пистолет, убрал его в кобуру. Приобнял капитана. Тот похлопал парня по погонам:
— Во вымахал, а! Когда успел? Мы, поди, с Минска не виделись?
— Агась. У меня потом много всего было... Вот, пару дней как последний укрепрайон зачистили, меня сюда прикомандировали за порядком следить. Дескать, чтоб наши к америкосам не шастали.
— Боевой офицер, а поставили границу охранять...
Борис слегка улыбнулся. Многозначительно посмотрел на вещмешок за спиной капитана:
— Ты драпануть решил? К союзникам?
— Нельзя мне в Союз... Это пока я герой войны. Гвардии капитан, с майорами дружу. А чуть только мирная жизнь начнётся — первый вертухай мои наколки спалит и на карандаш. И всё, в оборот, здравствуй Колыма! А я не хочу так больше! Я жить хочу! Как все, нормально! Семью, там, работу какую...
— Эх... Ты немецкий-то хоть знаешь?
Жека кивнул: за годы войны он научился неплохо шпрехать на языке врага...
Подполковник коротко оглянулся по сторонам, посмотрел в глаза бывшему уголовнику и партизану:
— Так, я вообще покурить вышел... Караул сейчас как раз меняют, у тебя есть минут десять. Я тебя не видел... Беги прямо метров триста, а как развалины особняка начнутся — налево, до перекрёстка и снова прямо до упора, там пост американский. Авось в переводчики возьмут.
— Борька, спасибо! Даже не знаю, как тебя...
— А, не надо. Как любит повторять товарищ Испанец: «Каждому своё»... Всё, дуй давай! Удачи!
Мужчины обнялись на прощание и капитан побежал, пригибаясь, как ему указал подполковник. Борис постоял, покурил в задумчивости, улыбнулся чему-то своему. Мудрый всё-таки человек товарищ Испанец. Вернее, гвардии майор Белько, герой войны, орденоносец.
Смалодушничал...
Дверь тюремной камеры с противным скрипом пропустила Якова Степановича в маленькое помещение с серыми стенами. На грязном кривом стуле сидел ссутулившийся мужчина лет пятидесяти. Давно не мытые волосы, многодневная щетина, на правой скуле кровоподтёк. Взгляд загнанный и смертельно уставший. Военный следователь вздохнул, сел напротив и открыл личное дело.
Богданов Павел Васильевич, 1900 г.р. Генерал-майор (1940).
Национальность: русский.
Происхождение: пролетарское.
Атеист.
Родился 15 января 1900 года в Орле. Мать и отец — русские, отец — рабочий завода... После окончания шести классов городского училища работал на заводе вместе с отцом... В РККА пришёл добровольно в 1918 году, участвовал...
Дальше сухим машинописным текстом повествовалось об участии тов. Богданова П. В. в Гражданской войне, в кампании против белополяков, о прохождении Московских курсов комсостава РККА и высших командных курсов «Выстрел» уже к 1926 году. Послужной список от командира батальона до генерал-майора, «XX лет рабоче-крестьянской» и благодарственные листы с учений. И так далее в том же духе...